Последнее слово техники
Шрифт:
— Ну хорошо. Красота — это такая штука, которая исчезает из виду, как только ты пытаешься поискать ей определение.
— Я не думаю, что ты в самом деле так считаешь. Будь серьёзней, пожалуйста.
— Слушай, корабль, я уже догадалась, в чём тут расхождение взглядов. Я верю, что здесь есть нечто, с трудом поддающееся определению, но что все с известной степенью уверенности нарекают красотой. Оно не может быть обозначено тем или иным словом без того, чтобы его суть не исказилась. Ты же полагаешь, что прекрасно всё то, что приносит пользу.
— Более или менее.
— И в чём польза Земли?
— Её польза в том, что она является живым механизмом, который заставляет живущих в нём людей действовать
— Ты говоришь совсем как Линтер. Впрочем, ты ведь тоже живая машина.
— Нельзя сказать, что Линтер во всём ошибается, — заметил корабль, — но он похож на человека, который нашёл на обочине раненую птицу и пытается выходить её. Только вот он применяет при этом методики, разработанные для людей, а не для животных. Может быть, мы и впрямь ничего не можем сделать для землян… В этом смысле мы — та птица, которой пора улетать, но ты меня поняла.
— Но ты согласен с Линтером в том, что на Земле есть что-то прекрасное, что-то эстетически привлекательное и при этом не укладывающееся в систему категорий, принятую Культурой?
— Да. Но его тут немного. Всё, что мы до сих пор делали где бы то ни было — это максимизировали общую сумму «добрых дел» в конкретный момент истории. Что бы ни думали по этому поводу местные, какой бы бессмыслицей или опасной фикцией они ни считали нашу концепцию реальной, функциональной утопии, изъятия зла без удаления добра, боли без вреда для удовольствия, страдания без ущерба для наслаждения… Но, с другой стороны, нельзя ведь сказать, что ты просто берёшь и поворачиваешь вещи в ту сторону, в какую хочешь, не задаваясь при этом мотивировкой происходящего. Окказиональностью. Мы в своём собственном окружении почти полностью избавились от зла. Но добро при этом несколько пострадало. Беря в среднем, я бы сказал, что мы всё ещё намного выше их по уровню развития, но тем не менее нам есть чему поучиться у людей Земли в некоторых областях, и в конечном счёте эта социальная среда весьма привлекательна для исследований. Это и естественно.
— Или тебе просто выпало жить в интересные времена.
— Точно.
— Не соглашусь. Я тут не вижу ни пользы, ни красоты. Всё, что я пытаюсь до тебя донести, так это понимание, что через эту стадию им надо поскорее пройти и забыть, как страшный сон.
— Возможно и такое. Но тут возникают определённые трудности со временем. Ты просто находишься здесь и сейчас.
— Как и они все.
Я обернулась и посмотрела на прогуливающихся людей. Осеннее солнце стояло низко: пыльно-тусклый кроваво-красный газовый диск, чьё сияние окрашивало эти откормленные западные лица в ядовитые цвета. Я смотрела им прямо в глаза, но они отводили взгляды; я чувствовала себя так, будто хватала их за воротнички и дёргала, кричала на них, увещевала их, рассказывала им обо всей той несправедливости, что творится кругом — о заговорах военной верхушки, о коммерческих аферах, о лживых правительственных и корпоративных реляциях, о новом камбоджийском Холокосте… И ещё о том, что так близко, так возможно, о том, к чему они могли бы подойти, просто приложив совместные усилия в планетарном масштабе… Но на самом деле я просто стояла и глядела на них, почти непроизвольно выделяя изменяющие восприятие наркотики из имплантированной железы, так что движения их вдруг резко притормозились, будто в замедленной съёмке, словно они все стали киноактёрами, словно всё это было не более чем фильмом, плохой копией с повреждённой плёнки, слишком тёмной и зернистой.
— Есть ли надежда для этих людей, о корабль? — услышала я собственный шёпот. Но для всех остальных он показался бы визгливым воплем, так что я отошла подальше и стала смотреть на реку.
— Дети
— А мы просто оставим этих бедных уродов в качестве контрольной группы.
— Да. Мы, вероятней всего, ограничимся простым наблюдением.
— Просто рассядемся на диване и ничего не станем делать.
— Наблюдение — это не бездействие. И мы говорим только о том, чтобы ничего у них не позаимствовать. Всё будет так, как если бы мы никогда не прилетали.
— Кроме Линтера.
— Да, — корабль вздохнул. — Кроме Мистера Главной Проблемы.
— Корабль, но неужели мы не можем по крайней мере предотвратить их самоуничтожение? Если кому-то вздумается нажать кнопку, разве мы не могли бы уничтожить боеголовки в полёте? Какой смысл будет вернуться сюда и обнаружить, что у них был шанс пойти своим путём, который они благополучно взорвали? Такой контроль мог бы послужить к их собственной пользе.
— Дизиэт, ты же знаешь, что это не так. Речь идёт о сроке, предположительно, как минимум в десять тысячелетий, а не только о преддверии возможной Третьей Мировой. Дело не в том, чтобы просто остановить их. Дело в том, какой поступок будет правильным в очень долгосрочной перспективе.
— Отлично, — шепнула я ленивым тёмным водам Майна. — Так скольким поколениям предстоит вырасти в тени грибовидного облака и, вполне вероятно, умереть в страшных муках внутри зоны поражения? И чего нам тут не хватает, чтобы обрести желанную уверенность? Как мы вообще можем быть уверены, что будем уверены? Как долго надо ждать? Как долго мы можем заставлять их ждать? Как вообще мы можем изображать из себя Бога?
— Дизиэт, — печально сказал корабль, — ты не первая, кто задаёт такие вопросы. Их задают всё время и повсюду, разными способами, как если бы мы были распорядителями их посмертной воли. И это этическое уравнение подлежит постоянной переоценке и уточнению, в каждую наносекунду каждого дня каждого года, и каждый раз, как мы натыкаемся на место вроде Земли — не столь важно, каким именно образом происходит открытие, — мы ещё немного приближаемся к окончательному ответу. Но мы никогда не будем полностью уверены. Абсолютная уверенность — это тебе не опция, которую можно выбрать из программного меню. В большинстве случаев, по крайней мере.
Он помолчал. Чьи-то шаги приблизились и удалились по мосту.
— Сма, — сказал корабль наконец, и в его голосе послышалось что-то вроде отчаяния, — я самое разумное существо на сотню световых лет вокруг, как минимум в миллион раз более разумное, чем любое другое, если прибегнуть к количественным оценкам. Но даже я не могу предсказать, куда попадёт шар для снукера, претерпевший более шести последовательных столкновений.
Я фыркнула, с трудом подавив смех.
— Ладно, — сказал корабль, — тебе пора идти своей дорогой.
— А?
— Ага. Тот, кто прошёл сейчас мимо тебя, уже донёс куда надо о женщине на мосту, которая смотрит на реку и разговаривает сама с собой. Полицейский уже в пути, он, вероятно, сейчас думает о том, как холодна вода в это время суток, и… я бы тебе посоветовал повернуть с моста налево и побыстрее дать дёру, пока он не появился.
— Ты прав, — ответила я и снова покачала головой, глядя на тусклое солнце. — Смешной старый мир [56] , правда? — Я говорила в большей степени сама с собой.
56
Буквальный перевод английского идиоматического выражения, чей примерный смысл: «в жизни много странного случается».