Последнее слово техники
Шрифт:
Это был этологический эпицентр, душа машины, нулевая точка.
Ground Zero [74] их всепланетной коммерческой энергии. Я ощущала её почти физически, как неспокойную гладь стеклянной реки, на берегах которой высились недреманными стражами башни света и тьмы, вгрызаясь в тёмные небеса, посылавшие земле ленивые заряды снежной крупы.
Я скользнула взглядом по газетному заголовку. Мир на Ближнем Востоке? — спрашивал он. Лучше бы вы коронацию Бокассы [75] отпраздновали. Для рейтинга это будет лучше.
74
Повесть,
75
Жан Бедель Бокасса (1925–1996) — президент Центральноафриканской Республики в 1966–1976 гг. Объявил себя императором в 1976 г. (здесь Сма путается в датах). Отличался нечеловеческой жестокостью, открыто практиковал каннибализм. Свергнут французским десантным отрядом в сентябре 1979 г. С 1986 по 1993 г. находился в тюрьме.
— У тебя терминал при себе? — спросил Линтер почему-то сердитым тоном.
— Конечно же.
— Ты не могла бы его отключить? — спросил он, нахмурившись, что придало ему сиюминутное сходство с обиженным ребёнком. — Пожалуйста. Я не хочу, чтобы корабль за нами шпионил.
Я сперва хотела ему сказать, что отключённый терминал нисколько не помешает кораблю запустить «жучков» в каждый волосок на его голове, если у этой штуки вдруг возникнет такое желание. Но не стала.
Я перевела брошь в спящий режим.
— Ты смотрела Близкие контакты? — спросил Линтер, склоняясь ко мне. Мы шли к Бродвею.
Я кивнула.
— Корабль нам показывал съёмочную площадку. Мы были самыми первыми зрителями фильма.
— А, ну да. Разумеется.
Люди так и пёрли нам навстречу, закутанные в тяжёлые плащи и пальто, безучастные, отчуждённые.
— Корабль сказал, что вы скоро улетаете. Ты этому рада?
— Да. Во всяком случае, я бы хотела огорчаться, но не могу. Я рада. А ты? Ты рад, что остаёшься здесь?
— А?
Мимо нас с завыванием пронеслась полицейская машина. За ней последовала вторая. Я повторила вопрос.
Его дыхание на миг прервалось.
— Да, — сказал он затем, подкрепив слова энергичным кивком. — Разумеется.
— Я по-прежнему считаю, что это дурацкий поступок. Прости. Но ты пожалеешь.
— О нет. Я так не считаю.
Голос его приобрёл уверенные интонации. Но он не смотрел на меня и старался держать голову высоко поднятой, пока мы шли дальше вниз по улице.
— Я никогда так не считал. Я уверен, что буду очень счастлив тут.
Счастлив тут.
В огромном, холодном, полном фальшиво-тёплых неоновых огней городе, где бродят пьяницы и наркоманы, а бомжи ищут себе тёплую картонную коробку на следующую ночь. Всё здесь казалось обострённо-отвратительным. Можно было бы увидеть ту же картину в Париже и Лондоне, если задаться такой целью, но здесь всё выглядело гораздо сквернее. Сделай шаг в сторону от нарядного магазина, рядом с которым всем напоказ припаркован уютно мурлычущий двигателем «Мерседес», «Роллер» или «Фольксваген Кадди», — и наткнёшься на несчастное всеми затраханное существо, едва сохраняющее человеческий облик. Но тебе и в голову не придёт удостоить его взглядом.
Конечно, вполне возможно, что я просто приняла это всё слишком близко к сердцу.
Жизнь на Земле вправду тяжела и на все сто несовместима со стандартами Культуры. Год здесь принёс каждому из нас больше испытаний, чем кто-либо ожидал перенести, и я была уже почти на пределе.
— Всё будет хорошо, Сма. Я в этом вполне уверен.
Стоит
— Да-да. Я думаю, так и будет.
— Посмотри на меня.
Он остановился и тронул меня за плечи. Теперь мы стояли лицом к лицу.
— Я тебе хочу кое-что рассказать. Я думаю, тебе это вряд ли понравится, но для меня очень важно поделиться этим с тобой.
Я смотрела ему прямо в глаза. В каждом из них было по моему маленькому отражению.
Его кожа была грязной и местами покрылась пигментными пятнами. Я его таким не помнила.
— Что?
— Я изучаю… я готовлюсь стать служителем Римской Католической Церкви. Я обрёл веру, Дизиэт. Я уверовал в Иисуса. Я спасён. Ты можешь понять, как это важно? Ты сердишься на меня? Тебя это оскорбляет?
— Нет, — сказала я равнодушно. — Не сержусь. Это просто превосходно. Я за тебя очень рада, Дервлей. Очень рада. Я тебя поздравляю.
— Отлично!
Он обнял меня и прижал к себе. Я повела плечами и высвободилась из его объятий.
Мы пошли дальше. Теперь быстрей. Он казался вполне довольным.
— Диззи, ты себе даже не представляешь, как это здорово — просто быть здесь, быть живым и видеть столько народу вокруг себя. Столько всего тут творится! Я встаю утром с постели и не могу поверить в первую минуту, что я на самом деле тут и что всё это происходит со мной. Но это так! Я хожу по улицам и просто смотрю на людей! Просто смотрю! А знаешь, вот на этом месте, где мы с тобой стоим, на прошлой неделе убили женщину. И никто ничего не слышал. Представляешь? Никто. А я себе хожу, гуляю, читаю газеты, езжу на автобусах, смотрю старое кино по вечерам. Вчера, например, я видел, как один парень залез на опору моста Квинсборо и начал оттуда что-то проповедовать. Я думаю, прохожие были немало озадачены. А когда он спустился вниз — ты знаешь, что он заявил? Что он просто художник! — Линтер скорчил разочарованную гримасу. — А я вчера знаешь что вычитал? Просто кошмар! Ты представляешь, у них тут случается так, что роды проходят с осложнениями. И тогда, чтобы спасти жизнь матери, доктор запускает руку внутрь утробы, нашаривает там череп младенца и просто раздавливает его, как яйцо. Всмятку. Зато мать будет спасена. Разве это не ужасно? Но теперь я примирился со всем этим. Ибо я обрёл Иисуса.
— Разве они не умеют делать кесарево сечение?
— Не знаю… не знаю… Я и сам удивлялся. Ты знаешь, что я подумывал вернуться на корабль? — Он глянул на меня и значительно покивал. — Но только на время. Чтобы посмотреть, не захочет ли кто присоединиться ко мне. Я думал, что мой пример может оказаться заразительным. Особенно если бы мне дали возможность выступить перед ними. Объяснить свою позицию. Я полагал, что они увидят мою правоту.
— Но почему ты этого не сделал?
Мы остановились на перекрёстке. Люди кишели кругом, пробиваясь сквозь облачка выхлопных газов, чей удушливый запах смешивался с ароматами готовой или пережаренной пищи. Я обоняла эту вонь. Местами было просто нечем дышать.
— Почему? — Линтер помедлил, ожидая, пока погаснет красный сигнал светофора. — Я решил, что это ничего не даст. И, что более существенно, я боялся, как бы корабль не попробовал силой удержать меня на борту. Ты не считаешь меня параноиком?
Я взглянула на него. Дым развеялся. Светофор мигнул зелёным.
Я ничего не сказала.
На противоположной стороне к нам подошёл старый бомж. Линтер выдал ему четвертак.
— Но я думаю, что мне тут будет хорошо.
Мы прошли по Бродвею и направились в сторону Мэдисон-сквер. Мы шли мимо магазинов и офисных зданий, театров и гостиниц, баров и ресторанчиков, через жилые кварталы. Линтер тронул меня за кисть руки и слегка сжал её.