Последнее желание гейши
Шрифт:
– Ты откуда звонишь, тебя плохо слышно?
– Напряги слух, потому что громче говорить я не могу…
– Что ты хотел? – сухо спросил отец.
– У Мадам работает очень толстая девочка с красными волосами?
– Да, это Венера.
– Опиши ее.
– Красивая. Кареглазая. Смуглая.
Митрофан припомнил засиженное мухами лицо покойной и не смог решить, какой она была при жизни: красивой или нет. Но глаза у нее, вроде бы, карие.
– Может, какие особые приметы?
– Три подбородка.
– Еще?
– Татуировка на внутренней стороне бедра. Амур
– Ты видел внутреннюю сторону ее бедер? – ужаснулся Митя.
– Она танцевала стриптиз, и если ты хотя бы по телевизору видел, как это делается…
– Все папа, спасибо…
– И вот еще что: вчера у нее в ушах были крупные висячие серьги с тремя оранжевыми камнями… – Отец сделал паузу. – Она?
– Она.
– Убили?
– Да.
– Почерк тот же?
– Ее застрелили, больше я пока ничего сказать не могу. – Митрофан глянул через стекло в комнату, увидев, что к трупу уже подошел эксперт-криминалист Ротшильд, выпалил: – Ладно, папа, мне некогда. Пока!
Спрятав телефон в карман, Митрофан вернулся в комнату.
Ротшильд искоса посмотрел на Голушко, вместо «здравствуйте» буркнул укороченное «сти» и вернулся к прерванному занятию – изучению ран.
– Калибр тот же? – спросил Митрофан, подойдя.
– Отверстие такое же. – Эксперт шуганул с губ покойной стаю мух. – Поналетели, заразы… На шоколад, наверное, покойница конфеты перед смертью ела, рот до сих пор перемазан…
– Вино закусывала, – пояснил Леха и показал всем фужер, завернутый в полиэтилен. – Он у кровати стоял, там же пустая коробка «Синего бархата» лежала…
– Во сколько ее убили? – задал вопрос Голушко.
– В пять. Плюс – минус пятнадцать минут. – Эксперт опустил руку, натянул кожу на бедре покойной, бросил взгляд на татуировку. – Опять, что ли, ночная бабочка?
– Похоже на то, – кивнул Леха. – Я пролистал ее записную книжку, так там имен до хрена и больше! И все мужские…
– Это девочка Мадам Бовари по кличке Венера, – прервал Смирнова Митрофан.
– Да ты че?! – Глаза Лехи округлились так, что он стал похож на пекинеса. – Точно знаешь?
– Точно.
– Ну блии-и-и-н приплыли! Две экзотические проститутки за четыре дня, это уже перебор!
– Маньяком попахивает, – выкрикнул фотограф Зарубин, высовывая нос из-за своего «Зенита». – Как я вам и говорил!
– Если это сделал маньяк, то не сексуальный, – подал реплику Ротшильд. – Жертва не изнасилована, это факт.
– Еще факты имеются? – поинтересовался Смирнов, тайком прикладывая свою руку к руке покойной, дабы сравнить толщину, сравнение оказалось не в его пользу – объем предплечья мертвой проститутки превосходил Лешкин вдвое.
– Жертва сопротивления не оказывала: ни ссадин, ни царапин, и ногти чистые.
– Какие, однако, смирные девочки у Мадам Бовари! Ни одна не попыталась спастись, когда убийца наставил на нее пистолет. Более того, легли покрасивее, замерли, будто на них не дуло нацелено, а объектив фотокамеры!
– Эту даму после смерти трогали, – прервал его пламенную речь Ротшильд.
– В каком смысле «трогали»?
– Кровь стекла на левый бок, значит, ее двигали… – Он стал размышлять
– Товарищ эксперт, постойте, – забеспокоился Леха, – мы тоже хотим проследить за ходом ваших рассуждений…
– Ее раздели после смерти, уложили в эту позу тоже потом… Скорее всего, девушка просто лежала в кровати, пила вино, ела конфеты, разговаривала с убийцей… Потом отвлеклась: наклонилась… ну стакан ставила или за шоколадом тянулась… потеряла его из поля зрения… Он встал, шагнул к ней, достал пистолет, выстрелил. Все! Когда девушка упала на кровать, убийца подошел к ней, раздел, уложил, как первую свою жертву…
– Зачем?
– Ритуал.
– Маньяком попахивает, как я и говорил! – издал свой излюбленный вопль Зарубин.
– Похоже, – согласился Ротшильд. – После первого убийства у злоумышленника сложился стереотип… Теперь он будет каждый последующий раз воссоздавать картину своего дебютного преступления…
Как же Митрофану надоела эта маньячная тема! По телеку, в журналах, в кино – везде они! Мода, что ли, на них пошла? Про Филиппа Киркорова, наверное, столько документальных фильмов не сняли, сколько про маньяков. Стоит какому-то придурку укокошить больше одного человека, уже «серийный убийца». А уж если он у своей жертвы руку отрежет или ногу, тогда все – людоед, каннибал, монстр! И статью про него на целый разворот! Не разобравшись, не дождавшись завершения дела… Вот, например, три месяца назад на промышленной свалке нашли два обезглавленных трупа. Спустя неделю еще один обнаружился, потом еще. Журналисты, пронюхавшие про это дело, тут же бучу подняли, типа, дрожи, народ, в нашем городе объявился новый Чекатило! Сразу ему кличку придумали – Гильотинщик, специально, наверное, такую заковыристую, чтобы люди выговорить не смогли… И что же оказалось? А оказалось, что маньяками тут и не пахло, это бомжи свои разборки устраивали – делили сферы влияния: кто у какой кучи должен мусор собирать.
Пока Митрофан размышлял над «маньячным» феноменом, в комнату влетел взмыленный стажер.
– Алексей Петрович, – уважительно обратился он к Лехе. – Не нашли ничего… Коробка от телефона есть, с инструкцией, гарантией, с чеком, а аппарата нет… – Он протянул Смирнову цветную коробку. – «Сименс» был «S65». Крутой мобильник. Дорогой. Украли его, что ли?
– Сгинь, Толик, – махнул на него рукой Леха. А когда тот «сгинул», кисло улыбнулся Митрофану и сказал: – Унес с собой, знал, что мы все звонки проверим…
– Головастый убийца вам попался, а, ребята? – с издевкой проговорил Ротшильд.
– Наоборот, – расстроил его Голушко. – Дурак.
– Номер телефона покойной мы узнаем через магазин, где она свой сотовый покупала, – продолжил за него Леха. – Потом в телефонной компании возьмем распечатку ее разговоров… – Он просиял, сверкнув своими кривыми желтоватыми зубами. – Дня не пройдет, как нам будет известна фамилия человека, с которым убитая разговаривала за полчаса до смерти!