Последние дни царской семьи
Шрифт:
– Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения, – добавлял от себя генерал Алексеев. – Необходимо спасти действующую армию от развала, продолжить до конца борьбу с внешним врагом, спасти независимость России и судьбу Династии. Это нужно поставить на первом плане, хотя бы ценою дорогих уступок.
– Если Вы разделяете этот взгляд, – обращался далее начальник Штаба Верховного Главнокомандующего ко всем Главнокомандующим фронтами, – то не благоволите ли Вы телеграфировать весьма спешно свою верноподданническую просьбу Его Величеству, известив
Данной телеграммой генерал Алексеев привлекал к обсуждению вопроса о необходимости отречения Императора Николая II от престола всех Главнокомандующих фронтами. Каждому из них предстояло, отбросив все личные ощущения, серьёзно взвесить, возможно ли рассчитывать на доведение до благополучного конца внешней войны, при условии отрицательного отношения к мысли об отречении и вероятного возникновения в этом случае кровавой междоусобицы внутри государства, а может быть, и на фронте…
Ввиду такого направления вопроса Государь, по совету Н. В. Рузского, и согласился прежде принятия окончательного решения выждать получения соответственных ответов.
* * *
В течение утренних часов в Штабе Северного фронта разновременно получен был ряд весьма серьёзных сообщений.
Поступило извещение о том, что собственный Его Величества конвой, остававшийся в Петрограде, якобы последовал примеру других частей и являлся в Государственную Думу, прося через своих уполномоченных разрешения арестовать тех офицеров, которые отказывались принимать участие в восстании.
Почти всех людей этого конвоя Государь и вся царская семья знали поимённо; очень баловали их, почему переход этой части на сторону восставших должен был быть особо показательным, в смысле оценки настроений; самый же факт этот должен был быть, очевидно, весьма тягостным для Государя лично.
Также получено сведение, будто остававшийся в Петрограде Великий Князь Кирилл Владимирович, как значилось в соответственной телеграмме, выразил желание «вступить в переговоры с исполнительным комитетом».
Наконец, получена была на имя Государя от генерала Алексеева телеграмма, долженствовавшая иметь решающее значение. В ней текстуально передавалось содержание ответных ходатайств на Высочайшее имя Главнокомандующих: Кавказского фронта – Великого Князя Николая Николаевича, Юго-Западного фронта – генерала Брусилова и Западного фронта – генерала Эверта.
В разных выражениях все три упомянутых лица просили Императора Николая II принять решение, высказанное Председателем Государственной Думы, признавая его единственным, могущим спасти Россию, Династию и армию, необходимую для доведения войны до благополучного конца.
Передавая эти телеграммы, Начальник Штаба Государя и со своей стороны обращался к Императору Николаю II с горячей просьбой принять решение об отречении, которое, как выражался генерал Алексеев, «может дать мирный и благополучный исход из создавшегося более чем тяжкого положения».
Несколько позднее получены были телеграммы от Главнокомандующего Румынским фронтом генерала Сахарова и Командующего Балтийским флотом вице-адмирала Непенина.
Генерал Сахаров, после короткого и мало достойного, по редакции, лирического вступления, которое он назвал «движением сердца и души», оказался всё же вынужденным обратиться, как он выразился, «к логике разума». Считаясь с последней, он также признавал, что «пожалуй» наиболее безболезненным выходом для страны и для сохранения возможности биться с внешним врагом является решение об отречении, «дабы промедление не дало пищу к предъявлению дальнейших, ещё гнуснейших притязаний!».
Вице-адмирал Непенин, присоединившись к ходатайствам Главнокомандующих, добавлял: «С огромным трудом удерживаю в повиновении флот и вверенные мне войска».
…Если решение не будет принято в течение ближайших же часов, то это повлечёт за собой катастрофу с неисчислимыми бедствиями для нашей Родины.
Таким образом, все запрошенные лица высказались за необходимость отречения Императора Николая II от престола, причём доминирующим мотивом служило стремление обеспечить возможность доведения России до победного конца войны…
* * *
За ранним обедом в доме Главнокомандующего генерал Рузский обратился ко мне и к генералу Савичу, Главному начальнику снабжений армий фронта, с просьбой быть вместе с ним, на послеобеденном докладе у Государя Императора.
– Ваши мнения, как ближайших моих сотрудников, будут очень ценными, как подкрепление к моим доводам. Государь уже осведомлён о том, что я приеду к нему с вами…
Возражать не приходилось, и около 2 1/2 часов дня мы втроём уже входили в вагон к Государю.
* * *
Император Николай ждал нашего прибытия в хорошо нам уже известном зелёном салоне вагона – столовой. Наружно он казался спокойным, но выглядел бледнее обыкновенного и на лице его между глазами легли две глубокие складки, свидетельствовавшие о бессонной ночи и переживаемых им тревогах. Государь был одет всё в тот же тёмно-серый кавказский бешмет с погонами пластунского батальона его имени и перепоясан тонким чёрным ремешком с серебряными пряжками; на этом поясе спереди висел кинжал в ножнах, оправленный также серебром.
Приветливо встретив нас, Государь попросил всех сесть и курить, но я и генерал Савич невольно продолжали стоять под давлением крайней ответственности предстоявшей беседы. Сам Государь и утомлённый всем предыдущим Главнокомандующий сели за стол друг против друга. Генерал Рузский стал медленно и отчётливо докладывать о всех полученных за последние часы сведениях. Когда очередь дошла до телеграммы генерала Алексеева с заключениями Главнокомандующих, то генерал Рузский положил телеграфные листки на стол перед Государем и просил прочесть их лично.