Последние капли вина
Шрифт:
Командир был коренастый муж с густой черной бородой и лысой головой. Они сказали ему, что поймали лазутчика, который выискивал их лагерь. Он подошел, повернул меня кругом и осмотрел предплечья. На левом была пара шрамов, которых не бывает у гоплита, носящего щит.
– Пограничная Стража?
– спросил он.
Я не ответил.
– Где твой отряд?
– Не знаю; у меня пала лошадь, я блуждал весь день.
Я надеялся, он поверит, ибо мне было страшно. Но он ухмыльнулся и спросил:
– А где же тогда твои доспехи?
Муж, который поймал меня, заметил:
– У него был меч.
Командир сказал:
– Я не беру пленных, афинянин. Но если скажешь, где твой отряд, я тебя отпущу. Посмотри, как нас мало - нам нужно только самим спастись.
Двое из его людей переглянулись. В стороне, за камнями, слышались какие-то звуки - там находились остальные; виден был отблеск другого костра.
– Скажи, - повторил он, - и сбережешь жизнь.
Я думал: "Если я что-то выдумаю, так они просто потащат меня за собой заложником, а в конце будет только худшая смерть". И я промолчал.
Кто-то предложил:
– Попробуй посадить его в костер.
Командир возразил:
– Мы все здесь эллины. Будешь ты говорить, афинянин?
– Я ничего не знаю.
– Ладно. Кто поймал этого мужа?
Тот гоплит шагнул вперед.
– Закончи свою работу.
Двое схватили меня за плечи, кто-то ударил сзади под коленки древком копья, чтобы у меня подогнулись ноги. Они поставили меня на колени и держали так. Ночь выдалась ясная и холодная, и звезды сверкали в небе, как искры с наковальни, белые и голубые. Никогда не узнаешь, сколь большим мужеством обязан ты желанию сохранить доброе имя среди людей, ощущению следящих за тобой глаз любимого и друзей, пока не очутишься один среди врагов. Если бы я надеялся, что, попросив пощады, смогу разжалобить их, то наверное попросил бы; но я не мог стать для них посмешищем. Я думал о своей матери, остающейся в одиночестве с ребенком. Во рту пересохло, язык чувствовал горечь. Я гадал, долго ли умираешь, когда меч пронзит тебя. Потом подумал о Лисии.
Командир поманил к себе человека, который поймал меня, и сделал жест рукой. Тот кивнул и отошел из моего поля зрения. Я слышал, как скрипнула кожа его доспехов у меня за спиной. Сердце прыгнуло мне прямо в горло, и я сказал:
– Подожди.
Кто-то засмеялся. Один из людей, державших меня за плечи, сплюнул и проговорил:
– Никак ты испугался, афинянин? Мой сын был в Микаллесе, который твой Город захватил с помощью фракийцев. Неужели ты слишком молод, эфеб, чтобы быть храбрым? Ему было восемь лет.
– Дай покой тени ребенка; кровь за кровь оплачивает все. Этот человек, что у меня за спиной, - пусть зайдет спереди.
Гоплит, стоявший сзади, спросил:
– Так тебе будет легче?
– Думаю, да, - отвечал я.
– Мне говорили, вы, фиванцы, понимаете такие вещи. А если так, скажи: все ли тебе равно, найдет тебя твой друг убитым ударом в грудь или в спину?
Они замерли, переговариваясь неразборчиво. И вдруг вмешался человек, подошедший откуда-то сбоку:
– Я знаю этот голос. Дайте-ка мне посмотреть на него.
Он поднял горящую ветку и заглянул мне в лицо. Его я не видел, пламя ослепило меня; но что-то как будто зашевелилось в памяти.
– Да, я знаю его, - сказал он.
– Мне надо свести счеты с этим человеком. Пусть больше никто не тревожится, отдайте его мне.
Командир ответил:
– Забирай - и на здоровье, если тебе это доставит удовольствие. Но сделай так, как он просил.
Этот человек поднял меня на ноги, показал мне свой меч и бросил:
– Пошли!
Я думал в недоумении, что же такое хочет он сделать со мной, если стыдится, чтобы это увидели другие? Он отвел меня подальше, за скалы и деревья. Звезды вспыхивали и мерцали. Вдалеке от костра было холодно. Наконец он остановился.
Я сказал:
– Твоих друзей здесь нет, фиванец, но боги есть.
– Пусть же они рассудят нас. Ты узнаешь меня?
– Нет. Что плохого я тебе сделал?
– Прошлым летом я был захвачен Пограничной Стражей, вместе с моим другом. Там был юноша по имени Алексий; говорили, что филарх - его любовник.
– Тебе говорили правду. Если у тебя счеты с Лисием, то вот я здесь вместо него. Но он убьет тебя.
– Ночью он прислал нам пищу, а ты ее принес. Мой друг не мог сесть, чтобы напиться, и ты приподнял ему голову.
Тогда я вспомнил.
– Его звали Толмид, - сказал я.
– Он хотел собрать войско из любовников и завоевать весь свет. Он тоже здесь?
– Он умер на следующий вечер. Если бы ты обошелся с ним грубо, сегодня я отрубил бы тебе голову.
Он просунул меч под связывающие меня веревки и перерезал их двумя движениями лезвия; меч его был остер, а сам он силен.
– Не тот ли ты Алексий, который был увенчан за бег на дальнее расстояние?
– Я бегун.
– Все афиняне - хвастуны, - сказал он.
– Докажи, что говоришь правду.
Когда я вернулся в лагерь, до рассвета оставался всего час. Караульный на посту, которому я назвал условное слово, и говорить со мной не захотел. Буркнул только, что Лисий ждал всю ночь. Я нашел его лежащим на месте, возле составленного оружия и разложенных рядом доспехов. Он лежал, завернувшись в плащ, и когда я подошел, не раскрыл глаз. Я понял, что он не спит, но сердится, и сказал себе: "Если я заговорю сейчас, у нас будет все разорвано. Ладно, просто лягу спать рядом с ним, и пусть сердится утром". Взял свой плащ и устроился возле него. Я устал, но спать не мог, и не знал, спит он или нет. Должно быть, под конец я все же задремал, потому что проснулся в рассветных сумерках и увидел склонившегося надо мной Лисия.
Он спросил тихонько, потому что остальные еще спали:
– Сильно ты ранен?
– Ранен? Нет.
– Ты весь в синяках и покрыт кровью.
Я забыл, как грубо обошлись со мной фиванцы. Мы поднялись и пошли к ручью умыться. Серый туман заполнял долину и висел над водой. Мне было холодно, я весь оцепенел. Рассвет - тот час, когда пламя жизни едва теплится, а больные умирают. Лицо Лисия было серым от усталости. Я понял, что ему хотелось бросить отряд и бежать разыскивать меня.
– У тебя и в волосах кровь, - сказал он; нашел рассеченное место и промыл.