Последние Каролинги
Шрифт:
Некоторые сотни и просто кучки ратников стали спешно уходить назад, чтобы защитить родные места. Нотарий Фульк пытался уговорить их, даже угрожал, но получил лишь древком копья поперек спины, а какой-то наглец пытался сорвать его золотую цепочку.
— Надо поворачивать… — прохрипел Фульк, встав перед походным креслом канцлера.
Но тот спал безмятежно, укрытый затканной жемчугом мантией, и никто не решался его тревожить.
И войско двинулось назад прежней дорогой, по обочинам которой плыл едкий дым пожарищ.
Ночью Азарике удалось
Но на повороте в Манциак их окружила шайка дезертиров. Каноника обшарили, отобрали четки и наперсный крест, пытались секирами вскрыть реликварий. Отпрягли мулов и Байона увели, угрожая Азарике. Никто из бредущих кругом ратников не пришел на помощь…
И остались они в лесу одни, на повозке, утонувшей в глине по ступицы, среди мрака и дождя. Вспомнились слова Эда: «Я приду на помощь…» Но где теперь Эд, где школяры?
На рассвете в лесу случилось что-то страшное. Донесся ускоренный топот множества ног. Не крик, а вой тысячи человеческих голосов плыл по темному лесу.
— Датчане, датчане! — кричали справа.
— Сигурд, Сигурд! — надрывались сзади.
— Где, где? — спрашивал кто-то, как ночная птица.
— И здесь, и там, и везде! Сам дьявол спускает их с неба!
Из тьмы на накренившуюся повозку налетел какой-то хромой, прося: «Малый, пить!» Фортунат пытался его расспросить, что происходит, но не добился ничего, кроме того, что норманны всех уводят в рабство. Выхватив у Азарики бурдючок, хромой умчался во тьму.
Стало светло, и они узнали среди бегущих приора Балдуина. Какой-то всадник гнал его, целясь копьем в тощую спину.
— Протей! — ахнула Азарика.
— Этому ли мы тебя учили, негодяй? — закричал Фортунат.
Но тут приор встал, как будто споткнулся. Протей взглянул вперед, вздрогнул и выронил копье.
На опушке, ужаснее всякого норманна или лесного чудища, возвышался на коне бастард, и чугунный его взгляд заставлял бледнеть то одного, то другого.
— Где брат мой Роберт? — спрашивал он.
В лесу, еще безумном от шороха бегущих ног, вдруг появился признак порядка.
Это был звук рога, призывавший: «Сюда! Сюда!» Эд трубил в рог и перехватывал бегущих. Некоторых уговаривал опомниться, других бил по взмокшим спинам. Наклонясь, схватил за шиворот какого-то здоровяка:
— А, это ты, Вельзевул, сотник школяров! Ну-ка, где мой брат?
Тот пробормотал, что Роберта увели даны, пытался вырваться. Эд парой оплеух привел его в рассудок.
— Башку бы с тебя долой, командир, бросивший бойцов! Теперь тебе единственный шанс на прощение — лови коня, их много бродит в лесу, становись в строй!
Близнецы привели прятавшегося в овраге знаменосца, и Эд развернул над собой знамя Нейстрии — синее полотнище с серебряной фигурой святого
— А вот и клеврет канцлера. — Райнер подтолкнул тщедушного человечка, вымазанного в глине так, будто он марался нарочно, чтобы быть неузнанным среди других.
Клеврет пытался умолять по-норманнски и совал всем какую-то золотую цепочку, видимо решив уже, что попал в плен. Его отвели в повозку, где пришедшие в себя Фортунат и приор спорили по поводу ночной катастрофы.
Вокруг синего стяга и Голосистого рога Эда собралось уже немало людей. Все-таки храбрых больше, чем трусов, думала Азарика, застегивая на себе панцирь.
— Кто здесь бастард? — спросил хрипло высокий, в лохмотьях командирского сагума.
Близнец Райнер хлестнул его плетью:
— Вот тебе бастард!
— Прости! — взмолился тот, закрываясь. — Сеньоры, я оговорился… Я сотник императорских лучников, возьмите меня!
Ему дали коня. К полудню набралось уже сотни две решительных, хорошо вооружившихся людей. Эд подъехал к реликварию проститься с Фортунатом. Каноник вместе с Балдуином и все еще немым от испуга Фульком возвращался в Андегавы. Азарика запрягала лошадей.
— Отпусти мальчика со мною, отец, — указал на нее Эд.
Фортунат в замешательстве взглянул на Азарику, потом опять на Эда и спросил еле слышно:
— А он сам хочет?
— Хочу! — вскричала Азарика, роняя хомут, и лицо ее вспыхнуло от чувства неловкости. Оправдывала себя: «Там же Роберт!» Фортунат напутствовал Эда:
— Будь благоразумен, сын мой. Думай не только о брате. Помни: раз ты поднял знамя, ты не принадлежишь себе. А Озрик… Видно, настала пора ему мужать, бог с ним. Любишь меня — береги его.
Азарике на сей раз достался беспокойный караковый жеребец. Спина у него была крутая, словно крыша. «Где-то мой понятливый Байон?» — жалела Азарика. В строю она оказалась рядом с их бывшим деревенским аббатом, которого теперь все звали «Кочерыжка». Азарика побаивалась его, натягивала каску себе на самый нос.
Выехали на холм, где был виден широко разлившийся Лигер. По спокойным водам, золотым от закатного солнца, плыли норманнские дракары — удлиненные большие лодки с загнутым носом в форме драконьей головы. Оттуда доносился многоголосый плач — дракары увозили пленных, взятых в андегавской земле.
— Ночью они обычно не плывут, — сказал Эд. — Ночью они должны пристать где-нибудь к берегу. Будем следовать вдоль реки.
Но тут он обратил внимание на то, что дракары плывут не к морю, а в обратном направлении, к Самуру. Там в предвечерней дымке блестел шпиль собора, по воде разносился звон колоколов.
— Что за бесовскую свадьбу справляет там жирный прелат? Неужели и вправду собирается крестить Сигурда?
Надо было ждать ночи. Сотни Эда, обмотав травой копыта коней, стали спускаться к переправе. У реки навстречу Эду вышел вразвалочку человек в зеленом сагуме лучника.