Последние километры(Роман)
Шрифт:
Бенвенуто пренебрежительно махнул рукой.
— Он отжил свое!
Березовский попросил Екатерину, и девушка от себя предложила Барбаре Гауптман помощь продуктами. Барбара обрадовалась. Она энергично встряхивала кудряшками, несколько раз повторив слова благодарности.
— Бедный старик, — сказал Терпугов, когда они сели в машину. — Ну и сыночек! — И для успокоения проглотил таблетку.
Екатерина подумала: «Тут так же неспокойно, как и там, в доме Шаубе». А вслух промолвила:
— Я узнала этого Бенвенуто.
— Вы виделись с ним раньше? — удивился Иван Гаврилович.
— Ну
— В самом деле, как перед заходом солнца…
Комбриг с грустью взглянул на одинокую виллу, в которой угасало светило классической немецкой литературы.
Часть третья
НЕЙСЕ
После завершения Силезской операции бригада Березовского форсированным маршем снова двигалась к Одеру, в район города-крепости Штейнау, расположенного на западном берегу реки.
Два моста из марочного железа соединяли когда-то берега быстротечной реки. Мосты гитлеровцы взорвали, а исковерканные брусья и рельсы свисали до самой воды — к ним накрепко пристал лед.
Гарнизон Штейнау состоял из нескольких разгромленных эсэсовских дивизий, батальонов фольксштурма, унтер-офицерской школы и штабных взводов. Благодаря удобному рельефу местности (Штейнау стоит на высоком холме у самой реки), а также старым крепостным фортификациям город стал мощным узлом обороны, который постоянно угрожал нашим левобережным плацдармам. Начальник гарнизона полковник Рейхардт получил личный приказ Гитлера во что бы то ни стало удержать город и остановить дальнейшее продвижение советских войск за Одер.
Когда Березовский и Сохань прибыли в район Штейнау, пехота Нечипоренко уже захватила плацдарм на противоположном берегу реки и удерживала его. Саперы заканчивали сооружение переправ на юг от города. Подходили новые танковые и артиллерийские части, которые с марша готовились форсировать водный рубеж.
Заканчивался февраль, но весна уже давала о себе знать. Поля вдоль Одера раскисли, прибрежный лед набух и потемнел.
Комбриг обеспокоенно посматривал на термометр: ртутный столбик упорно полз вверх выше нуля. Особенно обеспокоен был инженер-майор Никольский.
Березовский, Сохань и Никольский по нескольку раз за ночь наведывались на только что сооруженную понтонную переправу, советовались с командиром понтонного батальона, вслушиваясь в подозрительную темноту. Вода в реке заметно прибывала. С гнетущим предчувствием прилег комбриг на приготовленную Чубчиком в штабном «додже» постель.
Разбудил его Сохань. Лицо начальника штаба было серое, озабоченное.
— Пошла, проклятая.
Спросонок Березовский не сразу понял в чем
— «Пуля»! Я — «Пуля»! Откликнитесь! Да это «Пуля», откликнитесь!
Лишь немного погодя до слуха Ивана Гавриловича донесся шум, которого он так боялся: шум половодья.
— Думаете, снесет? — спросил тревожно.
Сохань, сердито посмотрев в сторону реки, выдернул изо рта трубку:
— Уже снесла.
Через несколько минут были на Одере. По широкому плесу вырывалось из леса полноводное, с белеющими льдинами течение, яростно билось в берега, пенилось, бурлило. Бойцы понтонного батальона мужественно боролись со стихией, им помогали саперы, но поделать ничего не могли. Река уже использовала преимущество того, кто нападает первым: неожиданность и стремительность. Снесла переправу, разбросала понтоны.
На том берегу, на плацдарме, послышалась пулеметная трескотня, сухой шелест мин. Немцы начали новую контратаку. А там всего лишь горсточка наших смельчаков.
Высоченный худой человек подошел к Березовскому.
— Погибнут все, товарищ комбриг.
Иван Гаврилович не сразу понял, кто он и чего хочет. Присмотревшись внимательнее, вспомнил. Это же Осика, капитан Осика — разведчик с острым, как топор, профилем Дон-Кихота!
— На плацдарме ваши? — спросил Березовский, имея в виду разведчиков.
— Нет, товарищ комбриг. Если бы там были мои, я тоже был бы с ними.
А бой за рекою клокотал. Нужно немедленно туда. Любыми средствами! Во что бы то ни стало!
— Вот когда пригодится мой высокий рост, — сказал Осика, раздеваясь: — Разрешите, товарищ комбриг, по-нашему, по-деснянскому.
— А я с берегов Сейма, — решительно снимал одежду механик-водитель Потеха.
Через несколько минут комбриг имел уже точные данные о глубине русла на юго-восток от Штейнау. Оттуда и начал переправлять бригаду.
Штурм Штейнау начался на следующий день, на рассвете. Танкистов и пехоту поддерживала артиллерия. Массированный огонь артиллеристов и удары авиации деморализовали немецкую оборону. Однако гитлеровцы сражались яростно. Танкисты Чижова перерезали магистральное шоссе, батальон Барамия пересек железную дорогу на Любен и Котценау. Путей для отступления не осталось.
За толстыми монастырскими стенами засела большая группа фашистов — остатки переброшенной с Эльзаса дивизии, которой Гитлер дал строгий приказ: «Восстановить границу Германии». Командовал группой капитан Бернгоф.
Бой за монастырь длился до поздней ночи. Это беспокоило комбрига: на следующий день бригада должна была выйти к селу Цедлиц и захватить окраины города Любена. Медлить никак нельзя — немцы лихорадочно готовились к обороне Любена.
Комбриг уже вторично вызывал по радио Бакулина, но тот не отвечал.
— Попробуйте еще! — приказал Березовский радисту.
Радист долго и однообразно кричал в эфир, но комбат не откликался. Вдруг в наушниках послышался голос:
— Докладывает гвардии лейтенант Полундин. Бакулин ранен. Я принял командование батальоном на себя. Веду бой за монастырь.