Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна

Леблан Морис

Люпэн умолк, невольно потрясенный страхом этого человека. Просидев некоторое время в раздумье, он встал и сказал ему:

— Возьми деньги… И, если хочешь отныне жить спокойно, — никому ни слова о нашем разговоре.

Он вышел вместе с Дудвилем из ресторана и проследовал к воротам Сен-Дени, в безмолвии размышляя обо всем, что узнал.

Наконец, взяв спутника за руку, сказал:

— Слушай меня внимательно, Дудвиль. Пойдешь на Северный вокзал — ты попадешь туда как раз вовремя, чтобы сесть в Люксембургский экспресс. Поедешь в Вельденц, главный город великого герцогства де Де-Пон-Вельденц. В городском магистрате без труда получишь копию свидетельства о рождении шевалье де Мальрейха и сведения о его семействе, в субботу вернешься в Париж.

— Предупредить Сюрте?

— Беру это на себя. Позвоню им и скажу, что ты болен. Да, еще пару слов. Встретимся снова в полдень в кафе на улице Восстания, называющемся ресторан Буфалло. Оденешься как рабочий.

На следующий же день Люпэн, в рабочей блузе и кепке, отправился в Нейли и начал свой розыск в номере 3 на улице Восстания. Проездные ворота здесь ведут в первый двор, и перед взором открывается настоящий городок, целый лабиринт переходов и мастерских, где кишит многочисленное население — мастеровые, женщины, дети. За несколько минут он сумел завоевать симпатию консьержки, с которой целый час болтал о самых разных вещах. За этот час он заметил несколько личностей, прошедших мимо, личностей, которые приковали к себе его внимание.

«О, — подумал он, — здесь бродит дичь, и дух от нее идет — за версту учуешь… С виду — порядочные люди, зато око — зверя, который знает, что враг — повсюду вокруг, что каждый куст, каждый клок травы может скрывать засаду».

Вторую половину пятницы и первую субботы он продолжал поиск и пришел к уверенности, что все семь сообщников Альтенгейма жили в этом скоплении разномастных построек. Четверо открыто занимались профессией «торговцев платьем». Двое продавали газеты, седьмой представлялся старьевщиком, как его, впрочем, и звали в этом месте.

Они приходили друг за другом, не подавая виду, что знакомы. Но вечером Люпэн обнаружил, что они собираются в чем-то вроде сарая, в глубине самого дальнего двора, сарае, в котором Старьевщик держал свой товар — старое железо, ржавые трубы, жаровни, чугунные печурки… И, вероятно, множество краденых вещей.

«Ну вот, — думал он, — дело движется. Я попросил у кузена в Германии месяц; по-моему, хватит и двух недель. Будет, думаю, приятно вести работу руками молодцов, которые некогда заставили меня нырнуть в Сену. Мой бедный Гурель, ты будешь наконец отомщен. И давно пора».

В полдень он появился в ресторане Буффало, в маленьком, низком зале, куда каменщики и биндюжники приходили утолить голод дежурным блюдом. Вскоре к нему кто-то подсел.

— Все сделано, патрон.

— Ах, это ты, Дудвиль. Тем лучше, мне не терпится узнать. Получил сведения? Копию метрики? Рассказывай побыстрее.

— Так вот, отец и мать Альтенгейма умерли за границей.

— Дальше.

— Они оставили троих детей.

— Троих?

— Да, старшему теперь должно быть около тридцати. Его звали Рауль де Мальрейх.

— Это наш Альтенгейм. Затем?

— Меньшим ребенком была девочка, Изильда. В регистре сделана свежая запись: «Скончалась».

— Изильда… Изильда… — повторил Люпэн. — Именно то, что я подозревал. Изильда была сестрой Альтенгейма… Общее выражение ее лица недаром показалось мне знакомым… Вот она, та связь, которая их соединяла… Но третий ребенок, точнее — второй, средний по возрасту?

— Это сын. Ему должно быть теперь двадцать шесть лет.

— Его имя?

— Луи де Мальрейх.

Люпэна как током ударило.

— Вот оно! Луи де Мальрейх… Инициалы: «Л» и «М»… Омерзительная, внушающая ужас подпись… Имя убийцы — Луи де Мальрейх!.. Это был их брат — и Альтенгейма, и Изильды. И он убил обоих, убил, боясь, что они могут его выдать…

Люпэн долго молчал, с мрачным видом, подавленный, вероятно, образом этого таинственного существа.

Дудвиль возразил:

— Чего он мог бояться от сестры, Изильды? Она была умалишенной; так мне, по крайней мере, говорили.

— Все верно, но некоторые воспоминания о детстве у нее сохранились. Она могла узнать брата, с которым ее воспитывали… И это стоило ей жизни.

И добавил:

— Умалишенной! Но все эти люди — сумасшедшие… Безумная мать… Алкоголик-отец… Альтенгейм, этот скот… Изильда, бедная дурочка… И сам убийца — чудовище, кровавый маньяк… Болван…

— Болван? Вы так думаете, патрон?

— Ну да, болван! С проблесками гения, с ухищрениями и догадками, достойными демона, но тоже свихнувшийся, безумный, как вся эта семейка Мальрейхов. Убивают только безумцы, особенно такие, как этот; ибо, в конце концов…

Он замолчал; его лицо так резко напряглось, что Дудвиль был поражен.

— Что случилось, патрон?

— Смотри!

III

Вошел человек, повесивший на вешалку свою шляпу — черную шляпу из мягкого фетра. Он сел за маленький столик, просмотрел меню, которое принес ему кельнер, сделал заказ и стал ждать, в неподвижности, с прямым торсом, скрестив руки на скатерти.

Люпэн хорошо видел его прямо перед собой.

У него было худое, сухое лицо, совершенно лишенное растительности, с глубокими орбитами, в которых были видны серые глаза цвета тусклого железа. Кожа казалась натянутой до предела между костями, словно пергамент, такой жесткий и плотный, что ни один волос не смог бы сквозь нее пробиться. Эта физиономия была по природе сумрачной. Никакое выражение ее не оживляло. Ни одна мысль не могла, верно, пробудиться под этим костяным лбом. Веки, лишенные ресниц, были совершенно неподвижны, что придавало взгляду пристальность, как у статуи.

Люпэн подал знак одному из кельнеров заведения:

— Кто этот господин?

— Который вон там обедает?

— Да.

— Один клиент. Он бывает у нас два или три раза в неделю.

— Вы знаете его имя?

— Конечно. Леон Массье.

«О! — с волнением подумал Люпэн. — „Л.М.“… Обе буквы налицо… Может, он и есть Луи Мальрейх?»

Он жадно в него всмотрелся. Вид этого человека действительно соответствовал его предположениям, всему, что о нем знал, его омерзительному существованию. Единственное, что его смущало, был взгляд мертвеца, — там, где он ожидал увидеть пламя и жизнь. Его смущала невозмутимость там, где заочно ему виделись неустойчивость, переменчивость, завораживающая гримаса великих злодеев.