Последние войны
Шрифт:
– Не дорого, – кивали знакомые, посмотрев на чуть расставленные пальцы.
Привозить воду и дрова в свой недостроенный дом начальник тюрьмы отрядил двух автоматчиков. Одному из них было лет шестнадцать, а другому и вовсе не больше четырнадцати. Оружие здесь выдавали гораздо раньше, чем разрешалось в других странах сдавать на водительские права.
Начальник тюрьмы прослышал про приобретения своих постояльцев и в душе своей, наверное, радовался, что сдал им дом. Вероятно, он проболтался кому-то, что в его доме есть даже телефон, правда – не его собственный, а тот, что привезли с собой журналисты. В дом теперь частенько заходили гости из числа уважаемых жителей района и просили Сергея дать им телефон позвонить. Минута разговора
– Мне бы в Пакистан позвонить, – сказал Сергею очередной гость, который пришел под вечер.
По его богатой одежде сразу было видно, что он в поселении человек не последний. Таких называют баями, а в темноте, наверняка, прячется несколько его слуг или телохранителей. Отказывать в звонке всем напропалую было не правильно, неизвестно ведь чья помощь понадобится. Откажешь ты, откажут тебе.
Накануне американцы рассказывали о том, что хотят добыть плакаты с Ахмад Шахом Массудом. Почти все афганские машины были с такими плакатами. Их вывешивали с левой стороны лобового стекла. Плакаты были такими большими, что закрывали пассажиру весь обзор, иногда их вешали по центру стекла, и тогда обзор наполовину закрывался и водителю и пассажиру. Американцы считали, что плакат будет отличным сувениром. Сергей подумал, что у него появилась возможность сделать небольшой подарок коллегам и отплатить им за то, что они поделились своим жильем.
– Вы можете плакаты Массуда достать? – спросил Сергей у бая.
– Да, – сказал бай, – я скоро вернусь.
«Терминатора» здесь тоже смотрели и цитировали, а бай приехал обратно часа через два, когда совсем уже ночь была. Сергей и не думал, что тот вернется, ложился уже спать, но баю, вероятно, очень нужно было сделать звонок в Пакистан. Он привез с собой тубус с десятком плакатов.
– Вот, – сказал он, раскрыв тубу и разворачивая один из плакатов, – хорошо?
– Да, – сказал Сергей, абсолютно не представляя, что же они будут делать со всеми этими плакатами. Им ведь два всего было нужно. Еще два они заберут себе, а оставшимися -можно будет обклеить стены в доме.
Массуд стал здесь брендом. Странно, что его портрет еще не стали печатать на майках. В соседнем Пакистане на майках печатали Бен Ладана и их хорошо покупали туристы. Вот только туристов в Пакистане было мало. У местных жителей такие майки популярностью не пользовались. Они привыкли носить рубашки до колен, а украшать их чьими-то картинками или портретами пакистанские модельеры еще не додумались.
Автоматчики набирали воду чуть ли ни в придорожных арыках, заливали ее в бак и растапливали под ним дрова, а когда они уходили Сергей вливал в бак на глаз либо йод, либо марганцовку. Он смотрел, чтобы вода чуть помутнела, стала слегка коричневой, такого же цвета, какой она бывает в городских квартирах после того, как ее на некоторое время выключают для проведения профилактических работ и в ней растворяется ржавчина труб. Сергей опасался пользоваться такой водой, не обеззараживая ее. Она ведь все равно через поры в коже просачивается внутрь тела, и на губах что-то остается, а ты и не заметишь, как слизнешь эту гадость языком. Что там в этой грязной воде плавает – без микроскопа то не разберешь.
– Зачем вы воду в баке портите? – как-то спросил один из автоматчиков Сергея.
– Я воду порчу? – непонимающе переспросил Сергей.
– Мы чай по утрам из этой воды завариваем, а вы в нее чего-то добавляете, –
«Вот идиоты, – подумал Сергей, – вот уж точно в желудках у них кислота. Никакая гадость их не берет».
– Так, слушай, – сказал он, – ваше дело с автоматами ходить, нас охранять, еще воду привозить, подогревать ее и за пленными талибами следить. Все. Вы не должны нашу воду пить. Ты понял?
Автоматчик кивнул, чуть насупившись за эту выволочку.
«А в особенности не смей прикасаться к той воде, что в бутылках», – мог добавить Сергей, но не сказал, а то и вправду полезет автоматчик красть чистую воду, пока их в доме не будет и наткнется на секретную баклажку.
Во дворе была вырыта яма для туалета. Сергей ради интереса решил бросить в нее камень, чтобы проверить насколько она глубокая. Проходили секунды, а он так и не слышал, чтобы камень ударился о дно, а может, он не расслышал, как тот вошел в вязкую массу или эта яма была действительно бездонной и если в нее провалишься, то на поверхность вывалишься по ту сторону земли. Сергей теперь подходил к этой яме с опаской, даже с какой-то дрожью в коленках.
Начальник тюрьмы использовал свое служебное положение в личных целях. Каждое утро к дому привозили троих заключенных. Разве откажешься от дармовой рабочей силы, когда у тебя и колодец не выкопан и дом не достроен? Генералы ведь тоже любят отправлять своих подчиненных на личные дачные участки. Куда как лучше чуть потрудиться на природе, вскапывая грядки и крася стены, чем сидеть в казарме или заниматься нудной строевой подготовкой. Заключенные тюрьмы, а это были пленные талибы, и вовсе своего начальника должны были считать благодетелем. Желающих попасть в партию, которая отправлялась на строительные работы, наверное, было больше, чем нужно. В число счастливчиков попадали только самые достойные.
После утренней молитвы заключенного обвязывали веревкой и спускали на дно колодца. Там он вгрызался киркой и лопатой до полудня в землю, на поверхность поднимали мешки отработанной породы, а в полдень и самого перепачканного, уставшего заключенного. Никаких кандалов, как на каторжниках, на них не было, но чтобы заключенные не разбежались – за ними следили охранники.
На обед заключенным давали ведро риса. Его готовили, наверное, в том же заведении общепита, где готовили рис для журналистов. Работы продолжались до захода солнца, часов до пяти, после чего заключенные молились и их отвозили обратно в тюрьму.
«Зачем ему такой глубокий туалет?» – думал Сергей.
Он продолжал пополнять свой словарный запас. Так тюрьма на фарси звучала; «бандихона». Узнав это, он чуть не засмеялся, потому что первая часть этого слова очень напоминало родное русское – бандит, а заканчивалось оно словом «хон», что значило «уважаемый» и еще «хона» – это дом.
Проезжая по афганским дорогам, Сергей с Игорем часто встречали по обочинам нагромождения камней, среди которых были воткнуты палки с разноцветными ленточками. Это были могилы, но не тех, кто погиб на этих местах в автомобильной катастрофе, а очень уважаемых людей. Их то и называли «хонами». Все проезжающие должны были видеть их могилы и вспоминать об этих людях.
Что же касается тюрьмы, то выходило, что это дом, где живут уважаемые бандиты, ну прямо авторитеты какие-то. Видать слово это получилось из-за смешения русского и фарси.
Каждый вечер сотрудники министерства иностранных дел объезжали стоянки журналистов, проверяли все ли в порядке, выслушивали пожелания – кому, что нужно, правда, редко выполняли просьбы, но зато собирали деньги за проживание, охрану и рис. С Сергея и Игоря теперь за проживание денег не брали. Рис день ото дня тоже начал сильно подниматься в цене, так что, когда стоимость порции этого риса стала сравнима с ужином в московском ресторане средней руки – пришлось отказаться и от риса. К тому времени, они уже обзавелись чайниками, кофейниками, тарелками, вилками, ложками.