Последний часовой
Шрифт:
– Наверное, нам всем стоит понять, – примирительным тоном произнесла вдовствующая императрица, – что, как бы ты ни был занят, твоя семья нуждается именно в тебе.
Он это осознал. Вчера, в галерее, когда три батистовых колокольчика колыхались вокруг него на сквозняке и были полны слез и обид. Все, что ему удавалось в жизни, – быть отцом. Благодаря Александре, конечно. Он ладил с мелюзгой – своей и чужой. Несмотря на крутой с виду нрав. Когда-то давно, после воспитательных экспериментов генерала Ламздорфа, великий
Ему очень понравилось быть сильным и покровительственным. Божеством домашнего мирка. Аничкова рая. Там никто не оспаривал его права распоряжаться, наоборот – вожделел жить именно так. Только возле четырех теплых комочков, закрытых слабыми руками пятого, Николай чувствовал себя хорошо.
В какой-то момент великий князь умом понял то, что ощущал душой: Ламздорф негодный воспитатель. И плохой человек. До тех пор пока он, Николай, будет копировать гнусные повадки генерала, ему никто не обрадуется. Но для замены имелась только семья. Царевич попробовал в Инженерном корпусе. Получилось. Кадеты – те же дети. Никс начал с найма учителей, а кончил изгнанием из программы мертвых языков и заменой на дополнительный живой. Оказалось, не он один ненавидел латинские корни.
– Ты давно меня ждешь?
Мэри сделала величественный жест, отпуская отцу грех опоздания на полторы минуты.
– Когда тебя начнет сдувать, предупреди.
Они вышли на набережную. Государь чувствовал себя глупо. Впервые в жизни он публично гулял с дочерью. Встречные кланялись им и шли своей дорогой. С кем-то император был знаком, кто-то просто попадался ему на этом маршруте каждый день. И долг вежливости требовал приподнимать шляпу. Вот, например, та барышня с круглой коробкой нот и футляром для скрипки. Она ходит на Васильевский остров давать уроки музыки. Николай прикоснулся пальцами к фуражке, девушка сделала быстрый реверанс и поспешила дальше.
Мэри бросила на отца удивленный взгляд.
– Ты всех знаешь?
– Меня знают все.
Великой княжне почему-то казалось, что им непременно должны уступать дорогу. Но получалось, они просто прохожие?
– Видишь ту женщину? – Государь кивнул чуть вперед. – У парапета. С тревожным лицом.
Мэри сразу поняла, о ком он.
– Это просительница. Жена Рылеева.
– Она к нам подойдет?
Николай покачал головой.
– Достаточно того, что я ее видел.
Мэри не успела ничего сказать, когда отец стиснул ее руку в перчатке.
– Ты не можешь себе представить, какая это мука – не иметь права прощать.
Глаза девочки расширились от удивления. В ее понимании император всесилен. А несчастная дама в клетчатой пелерине – такая жалкая, такая раздавленная.
– Ей нельзя помочь, – отрезал Николай. – У нее дочь твоего возраста. И их отец хотел нас убить.
Мэри ахнула. За что? Она сжалась, проходя мимо женщины и не зная, как теперь смотреть на нее: жалеть, ненавидеть?
– Мы не можем опускаться до мести родным преступников.
Царевна отвернулась и спрятала лицо в сгибе отцовского локтя. Каково им? У бедной мадам Рылеевой и ее девочки не будет теперь папа. А они, может статься, потеряют маму.
– Если… ну, ты знаешь, что если… ты женишься еще раз?
Николай покачал головой.
– Надо молиться и не допускать к себе черных мыслей.
– Все-таки?
– Не женюсь.
Его слово – камень. Мэри просияла.
– Слушай, а если моя кукла Миранда выйдет замуж, ей обязательно уезжать за границу?
Отец не понял хода ее мыслей. Взрослые вообще игнорируют логику. Им все надо разжевывать.
– Она принцесса. У нее даже есть корона из фольги. А принцессы всегда выходят замуж за границей.
Николай помял подбородок.
– Не обязательно. Если Миранда найдет принца, который согласится поселиться с ней в России…
– Где же такого найти?
Ему бы ее печали!
– Мы намеревались после коронации съездить в гости к дедушке в Берлин. Если получится, – строго предупредил отец. – Купим там в магазине куклу-мальчика.
– Только у него должна быть корона.
Император отмахнулся.
– Сделаем. Из проволоки.
Он даже не подозревал, какую породил проблему, дав дочери подобное обещание.
Глава 7
Бюхна
21 апреля, вечером, когда сумерки уже спустились на брусчатую мостовую, к дому старой княгини Волконской во 2-й Адмиралтейской части города подъехала закрытая карета. Сидевший в ней Алексей Федорович Орлов не вошел в дом, а лишь дал знать, что пора. Мари вывели под руки брат Александр и сестра Софья. Не позволив лакею даже прикоснуться к локотку молодой княгини, Раевский подсадил даму внутрь, дверь захлопнулась, он остался на тротуаре.
Мари прижала пальцы к губам и постучала ими по стеклу. Занавеска упала, предусмотрительно опущенная рукой Орлова. Он искоса глянул на спутницу и был удивлен спокойным, вполне «нормальным» выражением ее лица.
– Мне говорили, вы больны. Как ваше здоровье?
– Благодарение Богу, хорошо, – отозвалась она. – Спасибо за хлопоты.
О, да! Он исхлопотался. Александр, как бульдог, впился ему в горло, и сколько бы Алексей Федорович ни намекал, что исчерпал милости к себе, прося за брата, его прямо-таки понудили заниматься делами Раевских. Просто чтобы отвязались. Нахальный малый!
Впрочем, к Сержу граф подобных чувств не питал и жену его жалел от всего сердца. Его собственная супруга – ханжа и плакса – уж точно никуда бы за ним не поехала. А эта малышка… Дуракам везет! Бюхна же дурак высшей пробы! Что он ей дал? Богатство? Она его не видела. Имя? У нее свое не хуже. Пламенную страсть? Ах, оставьте! Когда мужчине сорок и у него вставная челюсть, а у Сержа вставная челюсть…
Тут Алексей Федорович самодовольно глянул на свое отражение в затененном шторкой окне – богатырь и красавец. Почему же ему судьба подкинула дохлую рыбу вместо благоверной? А этому… Ведь погубит девчонку! Будет ныть. А некоторые женщины, они как матери для своих мужей.