Последний демиург
Шрифт:
Надо оттолкнуть его. Прогнать. Нельзя… ах!
Ладимир подхватил её на руки, как тогда, на корабле. Пинком открыл дверь и в три шага преодолел расстояние до кровати.
– Я хочу тебя. – Синие глаза стали тёмными, как ночное июльское небо. Вереск видела в них отражение собственной страсти. – Хочу, как ненормальный.
Большой и тяжёлый, он навалился на неё. Вереск чувствовала силу его желания, и это сводило с ума. Князь целовал её шею, медленно спускаясь ниже. Когда на пути его губ возник корсаж, Ладимир, не
– Вы испортили мне платье, милорд, – прошептала она, закрывая глаза.
– Я подарю тебе сотню новых. – Он накрыл ладонью её грудь. – Ты такая красивая.
Его прикосновения были нежными, а поцелуи – горячими. Он исследовал её тело не торопясь, словно хотел запечатлеть в памяти каждый дюйм. Вереск ахнула, когда Ладимир ловко перевернул её на живот и окончательно освободил от одежды. Его губы коснулись шеи под волосами, мочки уха, скользнули вниз. Когда рука легла на поясницу, Вереск не смогла сдержать стон, а князь тут же поцеловал чувствительное место. Его ласки доводили до дрожи, внутри разгорался жар, и хотелось большего. Много большего. Но князь отстранился.
Сгорая от жажды близости, Вереск перевернулась на спину. Ладимир стянул рубаху через голову, сбросил сапоги, снял бриджи и предстал перед ней, прекрасный в своей наготе. Вереск поняла, что краснеет. Она не могла смотреть на него. Она не могла не смотреть на него. Она…
Я… люблю его?
Князь вернулся к ней. Прикосновения обнажённого тела жгли огнём. Мысли рассыпались, точно бусины с разорванной нити. Когда Ладимир осторожно проник в неё пальцем, Вереск вскрикнула.
– Ты хочешь меня так же сильно, как я тебя, – прошептал он, и это был не вопрос.
Вереск сама прильнула к его губам, а рукой потянулась вниз. Коснулась. Легонько сжала. Князь глухо застонал. Она направила его, и он вошёл. Осторожно. Нежно. Но осторожности и нежности надолго не хватило. Да и не требовалось…
– Ещё! – молила Вереск, выгибаясь ему навстречу, и Ладимир внял её мольбам. – Ещё!
Она вонзила ногти в скользкую от пота спину. Обвила князя ногами. – Да!
Она достигла пика столь яркого, что даже солнечный свет в сравнении казался бы сумраком. А через мгновение её оглушил утробный рык, и князь придавил её своим весом.
– Мне нравится смотреть на тебя. – Шёпот звучал не громче треска дров в очаге. – Особенно сейчас. На такую встрёпанную, раскрасневшуюся… – Он взял её руку и притянул туда, куда считал нужным. – А я нравлюсь тебе, Вереск?
Она приникла к нему и поцеловала широкую гладкую грудь.
– Я люблю вас, милорд.
Ладимир обнял её. Прижал крепко-крепко, словно мало ему было долгой сладкой ночи.
– Когда ты заснула, я сжёг твоё платье служанки.
– Значит, буду ходить по замку нагишом, – промурлыкала Вереск и потёрлась щекой о колючую щетину на его подбородке.
– Звучит весьма заманчиво.
– Могу я и дальше помогать Милде с хозяйством, милорд?
–
– В любом наряде, который предложите взамен. – Вереск притянула к себе его руку и поцеловала пальцы. Один за другим. – Платье вы сожгли, но я по-прежнему служанка. Помните?
Князь резко подмял её под себя и навис сверху. Глаза его улыбались.
– А вы помните?
– Что именно?
– Я обещал дать вам работу. А слово моё…
– … крепче стали калёной, – рассмеялась Вереск.
– Всё верно. – Он чмокнул её в кончик носа. – Только вот… очередная служанка замку ни к чему. – Ладимир улыбнулся. – Приюту рассвета нужна хозяйка, Вереск. А мне – преданная жена.
Вереск едва не задохнулась, когда до неё дошёл смысл его слов.
Жена? Он хочет, чтобы я стала его женой?
– Что скажешь? – Князь принялся осыпать поцелуями её грудь.
– Я…
В дверь не просто постучали, а забарабанили, едва не сорвав с петель.
– Миледи Вереск! – Горий орал, как оглашенный. – Миледи Вереск! Скорее! Скорее! Случилась беда!
Глава двадцатая
Глухой ночью просторный холл казался мрачным и пустым. Широкая лестница с округлыми ступенями напоминала рёбра исполинского морского угря, а Дара – сломанную куклу, брошенную нерадивым ребёнком. Бледная до синевы отроковица лежала на спине, широко раскинув руки и слепо пялилась в расписной потолок остекленевшим взглядом. Что застыло в мутных, точно трясина, глазах? Удивление? Страх? А, может, мольба? Вереск не знала. Едва увидев девчушку, она вскрикнула и уткнулась носом в грудь Ладимира. Князь тут же обнял её, ничуть не заботясь о том, насколько красноречив столь интимный жест.
– С лестницы упала, – мрачно констатировал Горий и стащил с головы нелепый белый парик с обтрёпанной косицей. – С самого верху.
– Ты видел? – строго вопросил Ладимир.
– Да что тут видеть? – вздохнул лакей. – И так ясно.
– Кто ещё в курсе?
– Милда. – Старик поскрёб в затылке. – Она-то её и нашла. Вазу разбила...
– Милда… – медленно повторил князь, и Вереск почувствовала, как напряглась его рука. – Где она сейчас?
– У себя, - виновато пробурчал Горий. – С ней истерика, милорд.
Ладимир скрежетнул зубами.
– Вереск. – Он отстранился и легонько тряхнул её за плечи. – Вереск, вы слышите меня?
– Д-да…
– Я могу рассчитывать на вас?
Вереск кивнула, усилием воли сдерживая готовые хлынуть градом слёзы, а князь склонился к самому её лицу.
– Ступайте к Милде. Ступайте и проследите, чтобы старушка держала язык за зубами. Ясно?
– Да милорд, – прошептала она едва слышно и, пошатываясь, заковыляла в сторону кухни.
– Бедная девочка! – Милда сидела на узкой кровати в своей крошечной каморке и рыдала в голос. – Моя бедная девочка! Несчастная сиротка!