Последний демиург
Шрифт:
– Имел ли привычку милорд так... пропадать?
– Нет! – ответил нестройный хор голосов.
– Порой он уезжал внезапно, – всхлипнула Милда, промокнув глаза краем передника, – но всегда предупреждал.
Князь провёл эту ночь со мной...
Будь проклята чёртова лантийская сучка! – Вереск сжала кулак так, что ногти больно впились в ладонь, и сказала мягко и спокойно:
– Милда, возьми связку ключей и отправляйся в покои леди Арабеллы. Возможно, ты обнаружишь князя именно там.
Старушка
– Дара! Ступай в чертог и следи за лантийкой. Если она вознамерится подняться к себе – найди способ предупредить Милду.
– Слушаюсь, миледи.
– Петер... – Паренёк, услышав своё имя, залился краской по самые уши. – Где остановились матросы с "Легенды"?
– Где и всегда, миледи. – Он старательно отворачивался: как ни пытался юнга смотреть ей в лицо, взгляд неизбежно сползал в область декольте. – В "Дохлом коте", что близ доков.
– Возьми коня и мчись туда. Спроси, может кто видел хозяина. – Юнга кивнул. – А ты, Лукаш, – обратилась Вереск к конюшонку, – проверь, все ли лошади на месте, и если не досчитаешься хотя бы одной – тут же сообщи. Понял?
– Да, миледи. – Мальчонка кинулся выполнять распоряжение, а Вереск нахмурилась и закусила губу. Она уже решила, что вместе с Горием отправится к Солёному утёсу, но сначала... Сначала...
Безликая брюнетка, заплесневелая дверь и липкая мгла за ней...
Надо отыскать ту комнату, – убеждала себя Вереск. – И если чудовища заманили Ладимира в ловушку, я найду его.
Трепетное пламя свечи делало узкий коридор ещё более зловещим. Слух улавливал крысиную возню и писк за серыми стенами. Рваные клочья паутины спускались к самому лицу, и Вереск содрогалась от омерзения, когда тонкие нити касались кожи. Идти пришлось долго: Вереск аккуратно ступала по каменным плитам, опасаясь потревожить неуспокоенные души жён кровавого князя Тито. Но больше всего она боялась встретить ... её.
Женщину без лица...
Дверь не исчезла. Покорёженная и полусгнившая, она пряталась под толстым слоем пыли, паутины и плесени. Массивный затвор покрывала грязно-рыжая ржавчина.
Вереск нервно сглотнула и схватилась за задвижку.
Я должна это сделать. Должна!
Рывок. Затвор лязгнул, заскрежетал, но покорился. Дверь издала скрип, похожий на вопль обезумевшей баньши, и взору Вереск открылась...
Лестница?
Это определённо была лестница.
Длинная винтовая лестница, стёртые ступени которой вели далеко вниз, в темноту, отливающую красноватыми бликами.
Вереск застыла, приоткрыв рот, и минуту созерцала этот путь в багряную мглу. И вдруг мгла заговорила... Из глубин донёсся крик, полный боли и такого отчаяния, будто кого-то заживо разрывали на части.
Вереск шарахнулась. Попятилась, оглушённая страхом, и едва не завизжала, когда поняла, что за
Это она! Она! женщина без лица! Она пришла за мной!
– Что с вами, дитя? – Милда смотрела так, как не смотрела никогда: с беспокойством и неподдельным участием. – Что стряслось?
Что стряслось? Как это, "что стряслось"? А как же крик? Душераздирающий вопль, от которого даже стены дрогнули?
Она ничего не слышала, – с ужасом поняла Вереск и вновь повернулась к тайному ходу, выше поднимая свечу.
Лестница исчезла. Вообще всё исчезло: за распахнутой дверью темнела глухая каменная кладка. Застарелая, но добротная – не пробьёшь.
– Тут, говорят, он её и замуровал, – понизив голос, сообщила Милда.
Вереск вздрогнула и дотронулась до стены, не веря глазам.
– Она была красивая, словно богиня и похотливая, точно суккуб... – продолжила служанка. – Князь Тито застал супругу, когда та ублажала одновременно двух его старших сыновей, что приходились ей пасынками. Жуткая история, да?
– Ж-жутукая... – кивнула Вереск. – А что князь сделал с сыновьями?
– Не знаю, – пожала плечами Милда. – Никто не знает. Но, думаю, ничего хорошего, ведь Мейду унаследовал его младший сын – прадед нашего господина.
Никто не знает. Никто...
Вереск закрыла глаза, вспоминая отчаянный крик.
– Пойдёмте-ка отсюда. – Старушка взяла её под локоть и потянула. – Где-где, а уж тут милорда точно искать нет смысла. К слову, у леди Арабеллы я не обнаружила никаких следов его пребывания.
Ветер крепчал. Волны пенились, вздымались и, грохоча, разбивались о прибрежные скалы. Из пролива Безмолвия к Рассветной бухте тянулись прозрачные руки тумана. Свинцовые тучи, словно дикие мустанги, неслись по небу.
– Ну что? – Вереск тщетно пыталась перекричать рождающуюся бурю.
– Ниче-его-о! – отозвался Горий, и эхо повторило его слова. Пламя факела скупо осветило сухое дно заброшенного колодца. – С чего вы вообще взяли, что он тут?
– Не знаю, – крикнула Вереск, и слова её проглотил шторм. – Теперь надо обыскать пляж.
– Что?
– Обыскать пляж!
– Что? – лакей наклонился так близко, что чуть не спалил волосы.
Отстранившись, Вереск пальцем указала, куда следует идти. Горий кивнул и бодро заковылял на запад. Сама же Вереск отправилась на восток.
Платье промокло. Шаль не спасала от холода. Ноги вязли во влажном песке, а в туфли набивались камешки и осколки ракушек. Море плевалось солёными брызгами, и факел то и дело норовил угаснуть. Вереск брела целую вечность и остановилась, только когда начала задыхаться: порывы ветра становились всё сильней и сильней.
Валуны вдалеке казались спящими чудовищами. Спокойные среди бури, они темнели на фоне серого неба. Вдруг от одного из камней отделилась тень. Шатаясь, она медленно двинулась вперёд.