Последний довод павших или лепестки жёлтой хризантемы на воде
Шрифт:
В конечном итоге его, натерпевшегося страху, подобрал рыбацкий баркас, но в жизни Михаила появился новый кошмарный сон, точнее старый кошмар дополнился новыми подробностями.
В изначальном страшном сне (это отдельно) он винил своих родителей, которые плотно вбивали в его голову: «Миша! Сынок! Надо закрывать на ночь входную дверь, а не то проберётся гой какой, али вор»!
Эх, ты — прекрасное солнечное, беззаботное детство и, ох! — Извечные исторические страхи выживания всеопекающих родителей!
С тех пор ему регулярно снилось, как ночью медленно открывается входная дверь, появляется рука человека, а он (Мишенька!) такой маленький, совсем один дома, встаёт с ночного горшка, хватается за защёлку замка, а она (О, УЖАС!) отваливается! И дверь никак не закрыть, а тот «ужасный» давит, давит, пытаясь проникнуть в дом. И если раньше он просыпался так и не увидев страшное лицо, то теперь из-за двери появляется зубатая, ухмыляющаяся дельфинья пасть, а он только встал с горшка и совсем голенький, а морда тянется, тянется, норовит схватить и откусить!
Действие душепроникающих речей психологов длилось недолго — максимум полгода. Михаил и не заметил, как стал лечиться сам, прибегая к лучшему заменителю психоаналитиков — алкоголю.
Этим вечером он очередной раз поругался со своей «благоверной» и домой ему идти совсем не хотелось. Да и какой это собственно его дом?
Познакомившись с молоденькой, светлоголовой и ясноглазой студенткой, он откровенно запал на неё, но как уже рекомендательно комментировали умные люди, именно из таких вырастают законченные стервы.
А начиналось всё классически: с цветов, ухаживаний и серенад под окном со всеми симптомами инверсии доминирования!
Инверсия доминирования — это такая поведенческая мотивация, возникающая у самцов в период ухаживания в преддверии спаривания. В такие периоды самец переходит в подчинённое положение и демонстрирует самке, что он очень мил, послушен и вообще герой-рыцарь в доспехах, да на белом коне, а луна — «вон она, щас враз достану, и вместе со всем миром к ногам твоим преподнесу!». А цель — не спугнуть её (самку родимую), чтобы избежать агрессии с ее стороны и иметь возможность вступить с ней в вожделенную половую связь.
Что ж! Не спугнул! Вступил! Но выступить не смог — завяз! И вляпался!
Потом была пафосная, торжественная свадьба (он ещё раз убедился, что все эти свадьбы устраиваются только ради невесты, для остальных же центральных участников торжества, это лишь куча растраченных нервов).
Жить они переехали в её дом, который достался ей по наследству. Софочка (ясноглазая, светлоголовая и такая рассудительная) не была бы Софочкой, если бы не видела, что Луну с орбиты не сорвать, а рыцарь вовсе не герой, да и внешний лоск доспехов как-то поблек, и не очень-то отливает гордой сталью.
У Софочки и так было всё, кроме, пожалуй, подходящего носителя ошейника, поводок которого цепко держали её нежные ручонки.
После нескольких счастливых месяцев, милое создание показало свои коготки, и жизнь превратилась в сплошную головомойку. Подчинённое положение Михаила из классификации «инверсия» — превратилось в норму, загоняя несчастного супруга в ранг подкаблучника.
Не итог, конечно, но как то вот так всё и пошло, затянув жизнь обыденностью.
И ещё что мог посоветовать в свои «сорок пять» смирившийся Михаил: мужчины, женихи, кобели — называйте себя, как желаете, но не переезжайте жить в дом женщины! Уж мать-природа так повела, что самцы приводят в свой дом самку, а не наоборот. Поэтому, когда доходит до: «видеть тебя не могу» и «выметайся из моего дома», мужчины, в силу наработанного природой естества, поступают, как правило, если не более достойно, то как минимум, сводя свою логику к определенным и более благородным правилам. Женщины же в этом отношении похожи на дорвавшегося до власти раба — становятся жуткими деспотами, вынуждая подстраиваться под частую смену её настроений, по сути, ведя бой без правил.
О, да! Есть исключения, но заметьте — это исключения!
А может краски сгущены, и именно ему просто не повезло…?
Так вот, под утро ноги сами вытащили Михаила в Бруклин. Окинув хмельным взором район, узрев дом супруги, и под словесный аккомпанемент: «сука», бросив в урну неизвестно какую по счёту банку пива, всё же решил спуститься к набережной — было там у него излюбленное местечко. Встряхнув полупустым целлофановым пакетом и решив не тащить с собой ещё не оприходованные ёмкости, решил припрятать всё хозяйство у какой-нибудь клумбы (где потемнее), намереваясь на обратном пути прихватить свой неоприходованный груз.
Подойдя к самой воде, он расстегнул ширинку, отпуская физиологию на волю, и похолодел от ужаса. Он даже на мгновенье прикрыл глаза — не сон ли это детский и уже давно забытый?
Вода ночью кажется чёрной, а из глубины показалось нечто в ширину метра под два, влажно блестя, издавая утробный гул.
В немом крике: «Чудовище»! Вспоминая все свои ночные кошмары, Михаил, бежал в ненавистный, но казавшийся ему единственным спасением дом.
Подводная лодка, что напугала несчастного Михаила, может и была в некотором роде чудовищем, для кого-нибудь и при правильном применении, но не в этом случае. Субмарина всплыла из воды, подавшись к берегу, скрепя днищем о песок и высунулось на один из многочисленных пляжей Нью-Йорка.
Действительно, два метра в ширину — миниподлодка. Два торпедных аппарата. Можно слегка оговориться — «Тип А». При максимальной подводной скорости 19 узлов, дальность хода была всего шестнадцать миль, но для выполнения тайного плана больше и не надо.
Не в торпедировании кого-либо стояла задача у командиров этих «малюток», а в высадке диверсионных групп. У одних в акватории нижнего и верхнего Нью-Йоркского заливов, у других была задача подняться по возможности дальше к верховьям Гудзона и уж там….
Поскольку миниподлодки имели ограниченный объем для транспонировки пассажиров, то и экипаж порой входил в состав диверсантов.
Высаживались. Вытаскивали снаряжение. Лодки приходилось топить.
А были, кстати, лодки и покрупнее, и повместительней! Но те и вышли в поход раньше, и задачи выполняли поважней.
Действия подводных лодок у берега Лонг-Айленда в устье реки Темс и вблизи Чесапикского залива, было крайне осторожным в связи с близостью военно-морских баз и более жёстким контролем со стороны береговой охраны.