Последний дракон и другие истории

Несбит Эдит

И вот принц и принцесса с триумфом вернулись во дворец, а дракон шел за ними как домашняя собака. И во время свадебного пира никто не поднимал бокал так истово за счастье жениха и невесты, как ручной дракон, которому принцесса дала имя Фидо.

И когда счастливая пара стала править собственным королевством, Фидо пришел к молодому королю и попросил, чтобы ему поручили какое-нибудь полезное дело.

— Чтобы можно было с толком использовать мои крылья и когти, не говоря уже о моем большом сердце.

Король подумал-подумал

и приладил к спине дракона длинное седло со ста пятьюдесятью маленькими сидениями, соединенными вместе по двое, как в автобусе. И дракон, для которого самым большим удовольствием стало доставлять удовольствие другим, собирал каждый день сто пятьдесят детей и летел с ними на морское побережье. Его сильные крылья легко поднимали в воздух сто пятьдесят пассажиров. Прилетев к морю, он ложился на песок и терпеливо ждал, пока дети наиграются и наплаваются, следил, чтобы они не заходили глубоко и не перегревались на солнце, а потом летел с ними обратно. Дети очень любили его, называли «милый», и когда он слышал это слово, на глазах у него появлялись слезы благодарности.

Так он жил, всеми любимый и уважаемый, пока не наступил такой день, когда кто-то сказал — а он случайно услышал, — что драконы устарели, вышли из моды, отжили свой век, что в мире изобретено много новой, современной техники… Это его ужасно огорчило, и он попросил короля переделать его во что-нибудь посовременнее.

И добрый король, который, как я уже упоминала, был технически неплохо подкован, переоборудовал старые драконьи доспехи в элегантный обтекающий фюзеляж.

И самый последний в мире дракон стал самым первым в мире самолетом.

УКРОТИТЕЛИ ДРАКОНА

Давным-давно в одной стране был старый замок. Такой старый, что его стены, башни, ворота и арки превратились в руины. От прежней роскоши сохранились две небольшие комнаты. В комнатах этих поселился Джон-кузнец и здесь же оборудовал свою кузницу. Он был слишком беден, чтобы жить в собственном доме, а за комнаты в развалинах никому не приходило в голову брать с него плату, потому что все прежние владельцы замка или давно умерли или неизвестно, куда девались. Так что Джон мог спокойно стучать здесь своим молотом, кроить железо, в общем, делать любую работу, какая попадала к нему в руки. Заказов, правда, было не густо, потому что основная их часть доставалась мэру города, который тоже был кузнецом. Но у мэра кузница была не чета этой, оборудована по последнему слову техники, располагалась на главной улице города, и двенадцать подмастерьев с утра до вечера стучали там как стайка дятлов. Так что если кому из горожан нужно было подковать лошадь или починить ось у телеги, они, конечно, шли к мэру, а Джону-кузнецу доставались только случайные заказы — от путешественников или дальних фермеров.

Комнаты у Джона были теплые и сухие, но очень маленькие, поэтому все свое хозяйство — подковы, гвозди, обрезки железа и кожи, запасы дров и угля — он хранил в просторном подземелье замка. Это было затхлое, но довольно удобное подземелье со сводчатыми потолками, с железными кольцами и крюками в стенах, ржавыми цепями, стальными наручниками и ошейниками, оставшимися от добрых старых времен, когда здесь была темница. В самом дальнем углу в полу чернело большое отверстие. Глубоко ли оно было, и обитал ли кто на дне — кузнец не знал, поскольку ни разу не отважился туда спуститься. Вряд ли туда спускались и прежние хозяева в те далекие времена, когда сталкивали туда своих пленников в полной уверенности,

что оттуда они уже никогда не выберутся.

У кузнеца были жена и маленький сын. Когда среди домашних хлопот у жены выкраивалась свободная минутка, она садилась у окна и, укачивая малыша, вспоминала счастливые дни своей юности, когда она жила у отца в деревне. Отец ее держал семнадцать коров, и молодой Джон гулял с ней, бывало, летними вечерами, щегольски одетый, с цветком в петлице. А теперь голова у Джона начинала седеть, часто им не хватало денег на самое необходимое. Их малыш плакал ночи напролет как раз тогда, когда маме его больше всего хотелось спать. Он-то, если хотел, мог выспаться днем, а мама-то не могла, и поэтому была вечно усталой, и в редкие минуты отдыха просто сидела у окна, смотрела на развалины и плакала.

Однажды вечером кузнец работал в своей кузнице. Ковал подковы для козы, принадлежащей одной богатой фермерше, которой захотелось узнать, как козе понравятся подковы. За последнюю неделю это был единственный заказ. Жена сидела рядом и укачивала сына.

Вдруг сквозь шум мехов и удары по железу до них донеслись какие-то странные звуки. Кузнец и его жена переглянулись.

— Слышишь? — спросил он.

— Нет, — ответила она.

— И я не слышу, — сказал он.

Звуки, между тем, становились все громче, но кузнецу и его жене так не хотелось их слышать, что он принялся изо всех сил стучать молотком и скрести напильником, а она громко запела, чего уже давно с ней не случалось. Но непонятные звуки доносились все отчетливее, и чем больше старались их заглушить, тем громче они становились. Звуки эти напоминали мурлыканье какого-то огромного животного, а слышать их они не хотели, потому что доносилось это мурлыканье из того самого подземелья, где в углу было отверстие.

— Никого там не может быть, — сказал кузнец, вытирая пот со лба.

— Конечно, — согласилась жена. — Откуда там кому-то взяться?

— Пойду-ка принесу угля, — сказал кузнец.

Он взял в одну руку лопату, в другую тяжелый молоток, повесил на мизинец керосиновый фонарь и направился к двери.

— Я не потому взял молоток, что боюсь кого-то там, — объяснил он жене, — а чтобы раскалывать большие куски угля.

— Ну, ясно, — ответила жена, которая накануне сама спускалась за углем и прекрасно знала, что там осталась одна лишь угольная пыль.

Кузнец спустился по винтовой лестнице и остановился на нижней ступеньке, высоко подняв над головой фонарь. Он хотел убедиться в том, что подземелье пусто, как обычно.

Действительно, половина подземелья оказалась пустой, если не считать разного железного хлама. Зато другая половина оказалась просто битком набитой. И была она набита ДРАКОНОМ.

«Должно быть, он вылез из той дыры» — догадался кузнец, отступая вверх по винтовой лестнице.

Но дракон оказался проворнее. Он вытянул громадную лапу и зацепил Джона за ногу когтем, гремя при этом, как кусок листового железа, которым изображают гром в театре.

— Стой! Не уходи! — прохрипел дракон, и при этих словах из пасти его, как из отсыревшей петарды, шипя, брызнули огненные искры.

— Господи, помилуй, — дрожащим голосом пробормотал Джон. — Вот и конец пришел честному кузнецу.

— Честному… кому? — насторожился дракон. — Повтори-ка!

Джон повторил внятно, как мог:

— Вот и конец пришел честному кузнецу.

— Ты кузнец? — обрадовался дракон. — Вот удача! Тебя-то мне и надо.

— Я так и понял, — стуча зубами, сказал Джон.