Последний гетман
Шрифт:
Речь шла ни больше ни меньше как об университете.
Да! Малороссийский гетманский университет!
Мысль о том возникла еще при Государыне Елизавете Петровне. У президента Академии наук – не только академики под рукой, но и академический университет, и университетская же гимназия. Сладка слава? Да уж послаще какой-нибудь хохлацкой вишенки. Когда он впервые сунулся к Елизавете Петровне с такой мыслью, она истинно по-бабьи заохала:
– Окстись, граф Кирила! Дел у тебя мало? Лучше любовку заведи.
Завел не завел, а частенько дразнил:
– Уж как хотите, добрейшая моя Государыня, а я готовлю к
– …бабами, милейший граф Кирила? Ну, хват у тебя братец! – кивала она старшему, Алексею.
Тому что университет, что добрая вечерняя посиделка – все едино. Под локоток младшего брата и сам локотком Елизаветушку донимает. Для разнообразия-то ой как хорошо!
Вот и выходило, что под смешечки-усмешечки дело-то помаленьку подвигалось. Дворец в Батурине строился с таким умыслом, что одно крыло подпадало под университетские апартаменты, на первое время, а там кто запретит наособь еще одно здание отгрохать? В ретивый замысел был вовлечен и тогдашний секретарь Григорий Теплов. Тоже амбиция: ему место ректора готовилось. Он рьяно взялся за дело, которое упрощалось с открытием Московского университета. Во-первых, поближе к Батурину, – да и опыт накапливался. Факультеты и кафедры сличались уже не с Петербургским – именно с Московским университетом. Многих мысль-то эта заразила, а уж Михаилу Ломоносова так просто в восторг привела. Он при встречах говаривал:
– Господин президент, не забудьте меня пригласить. Я еще тряхну старой гривой!
Почему бы не тряхнуть: в планах и такое было – приглашать заезжих профессоров. Петр Великий отправлял отроков в Киев и Чернигов, чтоб «научались там книжному и печатному делу особливо», а таких, как Феофан Прокопович, к себе в Петербург тянул. Почему не явиться и обратному течению?
Начали сочинять проект еще за год до смерти Елизаветы Петровны – как чувствовали перемены… Разговоров хватало. Теплов больше тянул на университет Берлинский, в котором и он сам, и Кирилл учились, сам же граф, особенно после разговоров с Ломоносовым, больше тяготел к системе Московского, только что открытого университета. Но как бы то ни было, сговорились, проект сочинили на славу. В Батуринском гетманском университете предполагалось преподавать:
– языки латинский, греческий и французский;
– латинское красноречие;
– логику;
– философию;
– права натуральные;
– юриспруденцию;
– древности;
– историю литеральную и политическую;
– генеалогию и геральдику;
– физику теоретическую и экспериментальную;
– математику;
– анатомию;
– химию;
– ботанику и натуральную историю.
Наряду с ректором за гетманом учреждалось пожизненное звание «протектора Батуринского университета».
Казалось, все уже было сделано. Помещения в новом дворце подготовлены, преподаватели адъюнкты сосватаны, смета – 20 000 рублей годовых – за чаями у Государыни обговорена, помощь на первых порах Ивана Ивановича Шувалова, молодого фаворита стареющей Государыни, к тому ж первого помощника Ломоносова в организации Московского университета, благосклонно получена, но… Подкосились ноги у дочери Петра Великого. Петру III, голыптинскому «чертушке», до университетов не было дела. У Екатерины, взошедшей на трон, в предвкушении коронования кружилась голова – еле улучил Кирилл Григорьевич момент поговорить, да и то впустую. Новая Государыня любила отделываться русскими приел овиями, чтобы скрыть свое немецкое происхождение; под шутку и ответила: «Поживем – увидим».
Нечего было и заикаться о двадцати тысячах годовых, когда новые фавориты казну по карманам тащили. Теперь «протектор» сидел со своим молодым секретарем и размышлял:
– Двадцать тысяч – сумма изрядная. Гетманская казна сего не потянет. Значит?..
– Как хотите, Кирилл Григорьевич, а придется вводить дополнительные налоги.
Аристофан Меркурьевич входил во вкус денег. Никем еще не утвержденный «протектор» сумрачно покачал головой. Но что делать?
– Налоги так налоги. Мельницы?.. – первое пришло на ум.
Мельницы – это старинное «кормление» полковников, старшин и прочей казацкой верхушки. По две-три мельницы полагалось, вдобавок к государеву жалованью. На каждой несколько «поставов», то есть жерновов. Ведь мельница мельнице рознь. Одна с чужих кулей и для себя немало мучки намелет, другая и с собственных ларей мучную пыль обметет.
– Мельницы… – продолжал размышлять. – Добро. Только брать-то следует не с самой мельницы, а с жернова. Стало быть, пиши: «обложить податью каждый вертящийся жернов». Опять же по справедливости: речка может обмелеть, постав может сломаться, нельзя разорять мельника, будь он хоть купчина, хоть полковник киевский.
Гетман предвидел, что мельничья подать восторга не вызовет. Какое дело казаку до какого-то университета? Но опять же – что делать?
Дальше – больше…
– Таможенные деньги? Ну хоть часть?..
– Да, хоть часть, – повторил Аристофан, мало что смысля в таможенных делах.
А они были выклянчены у царских ножек Елизаветы Петровны. Своим благим указом Государыня… царство ей небесное!., уравняла малороссийскую пошлину с российской. А вино, так любимое старшим братцем, венгерское, – оно ж через Малороссию идет. Да и многое другое. В войну, когда прибалтийские границы в огне, «французская вода» и румяна для модниц, лучшие шелка и сукна попадают в Москву и Петербург с этой же стороны. Эва, хоть сам зажигай войну!
– Пиши, Аристофан Меркурьевич: «Поелику возможно, со сборов пошлинных малую толику полагаем отчислять на университет…»
Истинно, с миру по нитке!
– Дальше… налог на косы, а? Им несть числа. В саму Малороссию – сколько везут? А через Малороссию – в Россию?
Аристофан мотал кудлатой головой и писал, потуже завязывая университетский денежный мешок. Чувствовалось, что бывший студиоз насиделся на пустых щах.
– Еще что?..
У гетмана иссякал алчный огонь. И тут Аристофан вдруг шмякнул перо с жирнющей кляксой:
– А, все равно перебеливать надо! Кирилл Григорьевич, мыслитэ пришло: налог на цыган! Сколько их прет через наши земли? От мадьяр, молдаван, валашцев, австрияков, со всего Балканья, того гляди! Чего им зря топтать наши дороги да сенокосы? Как хотите, Кирилл Григорьевич, ненатужно будет каждый табор маленько пощипать. А коль заупрямятся – казачков на-сустрачь им пустить. За милую душу отстегнут из своих кошелей на университет.
Кирилл Григорьевич уже хохотал, как всегда при хорошем настроении: