Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II
Шрифт:
— Я хотел только спросить про крест…
— Сделай крест, — ответил граф, не пряча от горбуна заплаканных глаз. — Ей он не нужен, это для меня…
Горбун кивнул и удалился, проклиная свою хромую ногу, которая не позволяла ему ступать бесшумно. Александр расправил на груди девушки мокрую от его слез рубаху и аккуратно прикрыл розами мокрые места. Затем потянулся было за свечой, но решил все же не зажигать. Серое платье в кровавых розах, которое он давным-давно расправлял на груди жены, настолько явственно встало перед его взором, что Александр в страхе зажмурился, а когда открыл глаза, с еще большим неистовством принялся закидывать белую
На кладбище он с трудом остановился подле свежей ямы и взглянул на сына, который сидел на выросшей горке земли, поставив лопату между ног.
— Рар'a, я всю дорогу боялся, что вы закопаете ее под окном склепа.
По губам Александра скользнула горькая усмешка.
— Эту сказку тебе мать рассказала? Она румынская. Нет, я собственноручно поставлю белый крест на ее могилу. Закапывай ее или не закапывай под окном спальни или под ореховым деревом, даже под яблоней — все бесполезно. Я и здесь, на кладбище, готов все ночи напролет молить Валентину восстать из гроба, только это не поможет. Я больше не верю в сказки. Я пытался поверить в одну со счастливым концом, но у меня ничего не получилось… Я убил ее. Я, не Эмиль.
Граф замолчал.
— Рар'a, простите меня! Я не должен был привозить в замок живую девушку…
Дору вскочил на ноги, но зацепился за лопату и растянулся на земле. Однако за секунду поднялся, чтобы броситься к отцу на грудь, но тот уже развернулся и молча шел по дорожке в сторону полуразрушенной стены, которая отделяла фруктовый сад от кладбища. Дору в бессильной злобе ударил кулаком по холмику свежей земли, потом уткнулся в нее носом и беззвучно зарыдал.
Александр запретил себе оборачиваться к сыну. Эти последние часы безраздельно принадлежат Валентине, и у него осталось одно невыполненное обещание. Он подошел к яблоне и нагнул верхнюю ветку, чтобы достать несколько самых спелых яблок. В карманы не влезло даже одного, и граф расстегнул пуговицы, чтобы завернуть пяток в полу пиджака.
— Хозяин… — тихо позвал его горбун, высунувшись из двери мастерской. — Все готово.
— Завтра! — махнул рукой граф. — Мы переложим ее в гроб, заколотим и похороним в предрассветный час. Я не отдам последнюю ночь смерти.
Горбун тотчас исчез за дубовой дверью. Граф сделал еще шаг, но тут дорогу ему преградил Эмиль.
— Отец, — голос его дрожал. — Здесь что-то не так. Ее тело не разлагается, на коже нет ни одного трупного пятна…
Граф сжал кулаки.
— Ты посмел прикоснуться к ней!
Эмиль выпрямился — оба высокого роста, они прямо смотрели друг другу в глаза.
— Я не хочу, чтобы вы похоронили живого человека…
— Живого?! — рассмеялся Александр зло и чуть не обронил яблоки, которые нес в пиджаке. — Это не летаргия! Но если тебе станет от этого легче, то иди в мастерскую и вставь в гроб дыхательную трубку и приделай колокольчик. Будешь каждую ночь ходить с лопатой в караул и, может, днем тебе поможет Серджиу, — и вдруг лицо его приняло вид посмертной маски. — Я прошу оставить меня в покое. В эту ночь, в этот день и до рассвета следующего дня я не хочу видеть в склепе ни тебя, ни Дору.
Он замолчал, но лишь на мгновение:
— Я действительно верю, что ты желал Валентине добра. Ты безусловно прав, я всего лишь чудовище, которое не имеет права на второй шанс. Возможно, я действительно придумал себе любовь от скуки… Это пройдет. Так что не чувствуй себя виноватым. Ты желал ей добра. Я же только причинял боль…
Александр прожег Эмиля взглядом, и тот понял, что каждое слово его приемного отца — ложь. Граф Заполье не простил его и никогда не простит. Они с Дору совершили непоправимую ошибку. Он действительно не знает, что такое любовь, но безмерную ненависть ощутил — здесь, сейчас, она лилась из глаз графа потоком смертоносной лавы. Александр Заполье не причинит ему вреда, но в этом замке он больше не сын и даже не желанный гость. После похорон он заберет свой старый чемодан, кукол Валентины и уйдет навсегда с зачарованной трансильванской земли. Дору сам решит — остаться с отцом или последовать за названным братом. Валентина разделила их не жизнь на до и после: после ничего хорошего не будет, а до — точно не было.
Хозяин замка тем временем дошел до склепа и, боясь обронить яблоки, не сводил глаз со ступеней. Но на последней что-то заставило его поднять глаза: Эмиль зажег свечу, наглец! И… закрыл гроб. Александр в гневе спрыгнул с последней ступеньки и оступился: яблоки покатились по каменным плитам и замерли у ног Валентины, которая вынырнув из темноты, запрыгнула на крышку дорожного гроба.
Александр замер и до боли зажмурился: он хотел и не хотел сходить с ума.
— Так и будешь стоять? — услышал он знакомый голос. Может, немного простуженный от сырости склепа и оттого сиплый. — Я в отличие от тебя не кусаюсь…
Александр не знал, сколько прошло времени с того мгновения, как Валентина дунула на свечу, погрузив склеп во тьму, до того, как он начал различать очертания ее тонкой фигуры. Она спрыгнула с гроба, с грохотом откинула крышку и принялась выкидывать из гроба розы — одну за другой. Она подкидывала их вверх, те описывали в воздухе круг и падали на каменный пол — прямо к его ногам.
— Ты принес мне яблоки, — прохрипела девушка. — Но я не стану есть с пола… Принеси новые… И если вдруг у тебя есть молоко… Нет, лучше яблоки!
Александр попятился и закрыл спиной проход. Он не сводил глаз с лица девушки и заметил, как та сразу насупилась.
— Яблоки! — выкрикнула она со злобным хрипом, но тут же добавила уже тихо: — Я хочу яблок прямо сейчас, — И снова громко и зло: — Ступай за яблоками!
Граф вжался руками в стены — теперь его было не сдвинуть с места даже тараном.
Они минуту смотрели друг другу в глаза. Затем Валентина со вздохом, больше похожим на стон, поднялась на ноги, тряхнула головой, и волосы — те, что не приклеила к затылку запекшаяся кровь — ореолом поднялись над головой и упали на худые плечи. На мгновение она замерла, а потом резко подпрыгнула, довольно высоко, но граф, ожидавший подобный маневр, рванулся вперед и поймал ее у самого потолка, не дав возможности перепрыгнуть через его голову. Затем швырнул в гроб, прямо на острые шипы роз, но Валентина даже не ойкнула. Зато заскулила и беспомощно забарахталась в его руках, когда он принялся стягивать с нее рубаху.
— Если я не прав, то ты получишь ее назад! — прошептал Александр, комкая рубаху дрожащими руками.
Нагая Валентина выпрыгнула из гроба, но тут же рухнула на каменный пол, спрятала голову в коленях и заплакала. Тихо. Совсем, как живая.
Граф отвернулся, аккуратно сложил рубаху и сунул за пазуху под рубашку, туда, где у живого человека бьется сердце.
— Я сейчас принесу тебе новых яблок. Но если хочешь, можешь пойти со мной в сад и выбрать их сама, — сказал он тихо, продолжая стоять к ней спиной.