Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II
Шрифт:
Ему показалось, что в ее глазах заблестели слезы, лишь показалось. Она тряхнула головой, как бы отгоняя наваждение и, сделав шаг назад, произнесла уже довольно холодно:
— Ты сказал — любишь? Тогда отпусти меня. Любить — это давать. Верни мне мою свободу и тогда… И тогда я, быть может, останусь у тебя в замке.
— Любовь — это не свобода. Любовь — это привязанность. Я слишком долго был свободен, чтобы возненавидеть свободу, и я не хочу ждать еще три столетия, чтобы и ты возненавидела свободу и согласилась на брачные узы. Я буду расчесывать тебе волосы, приносить на рассвете парное молоко, ловить тебе лучшую рыбу в сумерках…
— Я
— Я знаю, но ведь намного приятнее, когда кто-то делает это для тебя.
— А я? Я должна буду заманивать для тебя жертв? Какие девушки тебе нравятся? Или не имеет значения? Даже если это будет юноша? Мне легче заманить юношу… Ты это знаешь…
Александр сглотнул, вспоминая подводные ласки, которые она без всякого стеснения дарила ему на дне озера.
— Нет, ты ничего не должна. Любить — это давать. И от тебя я буду ждать другой подарок, когда ты наконец скажешь от всего своего мертвого сердца, что любишь меня.
— Что ты сделал с моими крыльями? Ты сжег рубаху?
— Конечно же, нет. Вдруг ты мне действительно надоешь? Тогда я верну тебе крылья и помашу рукой вслед улетающему лебедю. А сейчас идем. Идем, Валентина!
Как не был быстр вампир, но сейчас вилья оказалась быстрее и успела отпрыгнуть от него раньше, чем Александр смог схватить ее за запястье.
— Подари мне день свободы. Улетай. Когда ты проснешься на закате, я буду рядом. Навсегда. Пока ты не вернешь мне рубаху.
Небо предательски светлело. Александр продолжал простирать руки к мертвой девушке, но та отступала к озеру, и когда ее щиколоток коснулась ледяная вода, граф раскинул руки, обернулся нетопырем и растаял в голубой дымке. Долетев до замка, он камнем рухнул под яблоню и, схватив пиджак, сорвал с ветки лучшее яблоко, чтобы предложить его вечером Валентине, и, как мальчишка, побежал к склепу. Этот день он проведет один, вспоминая ночь, которую они провели вдвоем.
Глава 11 "Дрянная девчонка"
Как и вечером, на рассвете Александр сначала замер на последней ступеньке и лишь потом спрыгнул на пол. Спать совершенно не хотелось, и он принялся наводить в склепе порядок, собирая раскиданные Валентиной розы. Он пытался держать рот закрытым, но губы сами растягивались в самую что ни на есть идиотскую улыбку. Сначала он сложил розы в гроб, а потом подумал, что Валентина может прийти еще в сумерках и ей негде будет присесть, поэтому переложил увядшие цветы в крышку гроба. На темном атласе осталась белеть уйма лепестков, и, опустившись на колени, граф принялся бережно очищать от них обивку гроба.
— Где труп?
Граф обернулся — на лестнице, ведущей из церкви, стоял Эмиль.
— Никакого трупа нет, — улыбнулся граф, и лицо Эмиля сделалось еще более серьезным, и граф сжалился: — А если ты спрашиваешь про Тину, то она на озере.
Улыбка Александра не передалась Эмилю. С траурным видом тот дошел до гроба и присел подле графа, внимательно глядя ему в глаза.
— Ей надо было отмыть волосы от крови, — отчеканил граф, поняв, что Эмиль усомнился в его здравом рассудке.
Интересно, он пришел сюда по собственному желанию или же Дору, не в силах уснуть, послал его проверить, как обстоят дела в склепе. Или же Эмиль, выждав довольно времени, чтобы он точно заснул, явился через церковь, чтобы провести над телом мертвой девушки очередной эксперимент? От этой мысли губы графа сжались, и ему безумно захотелось надавать паршивцу оплеух.
— Вы решили не хоронить ее, оставив тело на растерзание волкам?
Граф молчал, сжав кулаки до боли в косточках.
— Мы предлагали вам омыть ее в тазу,
— продолжал Эмиль вкрадчиво. — Мы уже мертвы, так что воды, в которой омыт мертвый, нам нечего опасаться.
Граф молча поднялся и направился к своему гробу.
— Вы запомнили хотя бы место? — послышался у него за спиной по-прежнему тихий голос Эмиля.
Граф обернулся.
— Хочешь прогуляться в горы? Проверить, действует на тебя солнце или нет? — он рассмеялся, дико и громко. Его смех стократным эхом отскакивал от низких потолков склепа. — Она жива. Вернее, мертва, но не совсем…
Эмиль вскинул голову, затем руку, но так ничего и не сказал.
— Не знаю, кем, по твоей теории, она должна была возродиться, — продолжил граф. — Но, мне кажется, она стала вильей. Впрочем, вечер утра мудренее. Завтра сам увидишь, а теперь ложись спать. Я давно не спал, а сейчас мне как никогда нужны силы. Кстати, Эмиль, как хорошо ты бегаешь?
— При чем тут мой бег? — растерянно проговорил молодой профессор.
— Потому что, чтобы задать Валентине вопросы, которые явно сейчас тысячами рождаются в твоей голове, тебе потребуется сначала ее догнать, а вильи отличные бегуньи. И запомни, — голос графа сделался злым: — Валентина мне жена, и если я замечу, что ты распускаешь руки, будешь иметь дело со мной, а ты уже знаешь, каков я в гневе. Она не подопытный кролик, ты меня хорошо понял?
Эмиль кивнул.
— Доброго тебе дня, мальчик. Оставайся здесь. Дору обрадуем утром.
— Он ждет меня. Я должен уйти.
— Иди, — граф ухмыльнулся. — Солнце и воды озера прекрасно защитят Валентину от всех твоих опасных теорий.
Эмиль не обернулся. Он поднялся по лестнице, и до графа тотчас донесся скрежет закрывающейся решетки. Как же он так увлекся розами, что не услышал предвестников появления незваного гостя. Бывает… Так бывает со всеми влюбленными.
Наконец Александр залез в гроб, задвинул крышку, завернулся в пиджак и мгновенно провалился в глубокий сон, но руки, прижимавшей к груди яблоко, он не разжал до самого вечера.
А вот Дору не спал. Не мог. Он то и дело толкал в бок Эмиля, которого уложил к себе на кровать. Тот нехотя открывал глаза и поворачивал к брату голову.
— А если он сошел с ума? — спросил Дору шепотом, когда Эмиль уже приготовился в сотый раз пересказать ему разговор с отцом.
— Почему ты так решил?
— Ну… Он мог спрятать тело, чтобы убедить себя в том, что она жива и вернется…
— и тут же добавил быстро: — Понятно, что она не вернется, но ему так легче будет обманываться, нежели зарыв гроб в землю.
— С чего вдруг вампиру сходить с ума из-за смертной девушки?
— Да потому что он любил ее, — повысил голос Дору. — Тебе не понять…
— А тебе разве понять?
— Я хотя бы могу себе это представить… Я не прошел войну.
— Спи. Вечером со всем разберемся.
Но Дору не уснул, и уже в сумерках пробрался через улицу в склеп и с трудом сдержал крик, когда еще с лестницы увидел Валентину мирно лежащей в гробу, полностью заваленную скукожившимися розами. Затем на цыпочках двинулся дальше, озаренный мыслью, что Эмиль за розами просто не разглядел головы мертвой девушки.