Последний хранитель
Шрифт:
Казачку я знал. Да кто из любителей пива не знал эту семидесятилетнюю коми-пермячку? Жила она по соседству с пивным павильоном, метрах в тридцати вверх по горе. А популярностью своей и гордому прозвищу была обязана домашней живности. Она разводила коз. Паслись они тут же, чуть выше «чепка». Наиболее колоритной фигурой в ее разношерстном стаде был старый козел Трофим, по прозвищу «Рэкетир». Когда в павильон завозили пиво, что случалось очень нечасто, посещал его и Трофим — так же как участковый — по несколько раз на дню. Окинув заведение тяжелым, похмельным взглядом, козел выделял из толпы кого-то одного и переключал свой взор на него. Знающий человек тут же ставил на пол перед ним недопитую кружку. Рэкетир опускал в нее свою узкую морду и неторопливо прихлебывал пиво. Потом снова смотрел, но обязательно на кого-то другого. На этот раз ему подносили целую папироску, или сигарету без фильтра. Удовлетворенный Трофим возвращался к осиротевшему стаду, задумчиво пожевывая табачок. Но беда, коль на месте козлиного «фаворита» оказывался какой-либо «лох». Выждав достаточное по своим, козлиным понятиям время и не получив ожидаемого, Трофим разгонялся и бодал своего обидчика — в зависимости от роста последнего: или в поясницу или под зад, но не уходил, а выбирал себе новую жертву и начинал смотреть на нее… Когда я вышел из душа, на столе, облагороженном чистой газеткой, была приготовлена выпивка и закуска: немного колбасы, порезанный шмат сала, хвост окуня горячего копчения и белый домашний хлеб. Возвышалась над этим великолепием трехлитровая банка с содержимым подозрительно розового цвета. — Ты не сомневайся, — пробасил тот, что постарше, перехватывая мой оценивающий взгляд, — у Казачки всегда самогонка хорошая. Она ее на лечебных травах настаивает или на лесных ягодах. И пьется легко, и «бьет по шарам» довольно-таки натурально, без всякой там, знаешь, гашеной извести или куриного дерьмеца. Если бы мне предстояло подробненько доложить отцу об этой случайной встрече, я бы снял со стены его кабинета репродукцию знаменитой картины Репина про запорожцев, ткнул бы пальцем в ухмыляющуюся рожу писарчука и сказал бы: — Вот! Поменяйте этот длинный нос на такой, как у нашего Жорки, то есть, на маленькую, аккуратную картофелину. Постригите писаря коротко, нарядите в драную телогрейку, а жестам придайте брезгливую осторожность опытного хирурга, надевшего стерильные перчатки. Это и будет старший знаток казачкиной самогонки. Его вроде
Подобный демарш со стороны потенциальных собутыльников меня, признаться, несколько озадачил. Но, как говорится, хозяин-барин. — Слушай, — как бы продолжая начатый без меня разговор, загорелся Валерка, — тебе или кому-нибудь из знакомых, или ребятам на корабле «жигулевская» резина не нужна? Я с интересом воспринял перспективную тему: — Мне нет, на автомобильной свалке затарился насколько возможно. Ребята — те тоже не поленились. А вот парочку камер на «запаску» куплю с удовольствием. А что? Плохонький, но вариант: если, допустим, хорошенько замаскировать водорослями и плавником небольшой надувной плотик и плыть на нем, маскируясь за тенью берега, то можно будет, наверное, добраться до Кольского моста. А коль повезет, проскочить и дальше. Все лучше, чем спотыкаться в потемках по бездорожью… — Э-э-э, — словно бы в пику моим мыслям зло протянул молчаливый ворчун, — вот где теперь теи камеры! И сделал широкий скругленный приглашающий полюбоваться жест. — Вот, — показал он, — заказы потребителей, а там, в уголочке, как раз весь обменный фонд. Только теперь я заметил в дальнем углу котельной какое-то разбитое оборудование, а немного поодаль — две кучки жирнющего пепла… История, по нынешним временам, обыденная. Оба моих новых знакомых вместе со сводным братом открыли кооператив «Вулканизация». Арендовали помещение, закупили в таксопарке оборудование и все необходимое для работы. Круглая сумма разошлась по волосатым лапам. Тех кто попроще, хорошо «укололи шилом». Одна только регистрация в копеечку обошлась. Витьке с Валеркой пришлось продать свои «тачки». Думали: обойдутся пока на троих Мишкиной, а там, Бог даст, как-нибудь заработают. — Так вот, — с угрюмой ожесточенностью плевался словами Валерка, — сегодня зарегистрировались, а назавтра уже «гости» со стороны: — Бабки гони! Я один в котельной тогда был: — Нет, — говорю, — денег. Не заработали еще. А там лысый такой: — Верю, — усмехается, — что нету. Но завтра, в это же время, чтоб были. Десять штук! Рассказал я про этих гостей братанам. Те сразу и не поверили. Мишка орет: — Ах, я Афган! Ах, я спецназ! Ну, я-то уже наслышан, чем подобные визиты обычно заканчиваются. Уговорил Витьку, предупредил участкового и ломанулись мы с ним в Мурманск. По знакомым, по родственникам денежки занимать. Мишке сказали, чтоб дома сидел, в котельную не вздумал соваться. Так он разве послушал? А машина, знаешь, когда не совсем твоя… если забарахлит, пока разберешься… Короче, опоздали мы к назначенному сроку. На полчаса, всего-то и опоздали, а они, суки, пунктуальными оказались. Мишке показали такой «Афган», что до сих пор в травматологии лежит. В котельной все, что ломалось — сломали. Все, что горело — сожгли. — А участковый что? — удивился я. — Его же, как человека, предупреждали? Ничего не видел, ничего не слышал? — Да тот участковый, — презрительно сплюнул Витька, — ему бы только с самогонщиками воевать, с теми, кто не наливает. «Не моя, — говорит, — компетенция». Обращайтесь, мол, в отдел по борьбе с бандитизмом. Как будто мы люди серые и не знаем, что такого отдела и в помине не существует! — Думаешь, он, гад, не просек, что мы до Казачки за самогонкой ходили? — вторил ему Валерка. — Уж, на что человек выпить на халяву сам не свой, а вот увидишь, сюда — ни ногой! Хитер, гад! Мне стало еще легче. — А если сегодня они не приедут? — осторожно поинтересовался я. — Дорога из города вся перекрыта. — Такая катавасия у нас не впервые, — братья переглянулись, — но тех, у кого местная прописка и туда и сюда пропускают. Мой сосед, кстати, недавно вернулся из города. — Одно дело сосед, а другое — бандиты. Или они тоже местные? — Им-то какая разница! Могут за пять минут любую справку нарисовать. — Платить будите? — Чем? Чем платить?! — Валерка даже не говорил, кричал. — С людьми, с заказчиками рассчитаться, — и то не хватит! Если заявятся, так и скажу: берите, хлопцы, все что осталось от кооператива, вот лицензия и флаг вам в руки, дальше как-нибудь сами. — А что за козлы? — я, наконец, подобрал определение поточнее. — Молодые, постарше? Может имена, клички какие-то называли? — Да черт его знает! Говорили, что, мол, «котовцы»…
— Врут! — это я точно знал. — Старый Кот никогда себя не афишировал, неужто, другим позволит? Кто в Мурманске и Коле на слуху? Сашка-Малыш, Мордан, Петя-музыкант, ну, может еще Шлеп-нога. А Кот — это для внутреннего потребления. Да и старый он человек, ему лишняя слава ни к чему. — Знаешь его? — в голосе надежда и безнадега. — Даже не знаю, как вам сказать… ну, насколько может знать Кота человек не из их кодлы? — ответил я вопросом на вопрос и пояснил, — встречались пару раз, даже вместе выпивали. Не по делу, не по моей или по его инициативе, просто случайно так получилось. — Жаль, — помрачнел Витька. В голосе осталась одна безнадега. — Что «жаль»? Я бы на вашем месте тут не сидел, не ждал у моря погоды, а ехал в Мурманск искать Кота. Пусть сам разберется. — И что мы ему скажем? — удивился Валерка. — Мы к этим блатным с какого бока, чтобы у них справедливости искать? Так вам, скажут, и надо! Платите еще, да побольше!
— Как это с какого бока?! — возмутился я. — Вас же эти козлы к ворам приравняли! У них ведь как: торгуешь наркотой, спекулируешь водкой, кидаешь валюту, содержишь притон, девочек поставляешь богатым клиентам — плати в «общак»! А если «плати», то как без права на «разбор полетов»? — Все равно. Ворон ворону глаз не выклюет. У блатных законы для своих писаны. А человека со стороны враз без штанов оставят! Мне оставалось пожать плечами. — Книг начитались про «воровское братство»? «Калину красную» посмотрели? Про ваш случай там тоже написано? Приходят сытые, хорошо одетые морды к мужику от сохи, отнимают последнее, чтоб загнать в нищету? Я на зоне никогда не был, врать не буду, но с хорошими людьми, что шкурой своей испытали неволю, говорил откровенно. Мой одноклассник Юрка случайно по малолетке, срок схлопотал. Потом, правда, в систему вошло у него это мероприятие. Когда впервые откинулся, пришел он на вечер встречи выпускников. Посидели, пообщались. Разговор, помню, все вокруг зоны крутился, в моде была тогда «воровская тематика». Что ему перед нами рисоваться? Говорил откровенно: не дай Бог никому из вас хлебнуть казенной баланды! Если бы, говорил, все было настолько красиво, да романтично, откуда появились бы вокруг «сучьи зоны»? Нет, говорил Юрка, более жестокого, продажного, трусливого и подлого мира, чем воровской мир. И если живут в этом мире еще по каким-то понятиям, только потому, что все вместе и каждый по отдельности опасаются за целостность своих жоп… — Это верно! — смеясь, согласился Валерка. — Если бы каждый чиновник знал, что за взятки, растраты, воровство, превышение должностных полномочий… а то и за простое притеснение рядового гражданина его не просто с работы снимут, а будут всем электоратом в задницу драть, и чем выше уровень власти, тем больше народа примет в этом деле участие, у нас бы давно не только коммунизм, что хочешь бы построили! — Правильно понимаешь! — я с трудом нащупал нить дальнейшего повествования. — Так вот, для того, чтобы воровские законы в масштабах страны соблюдались и на воле, и в зонах, чтобы самый последний «петух» имел не только обязанности, но и хоть какие-то права, это болото и выделяет из своей среды личности. Именно личности, с качествами, без которых не обойтись ни одному уважаемому руководителю. Это честность, порядочность и справедливость. По-своему, по-воровскому, но честность, порядочность и справедливость. Их не боятся, их боготворят. А боятся законов, на страже которых поставлен «законник». — И Кот такой? Я кивнул. — Знаешь, как его отыскать? — Человек — не справедливость. Его-то отыскать можно… — Слушай, — предложил мне Валерка, — тебе ведь все равно в город нужно. Поехали с нами, а? — Мужики, я же не местный, меня точно не пропустят. — Пропустят! Я за тебя Мишкин паспорт предъявлю, они и не отличат. Мы с Витькой года два, как тебя приметили. Еще когда селедкой ваши мужики у магазина торговали. Во, — еще Витьке говорю, — как парень на нашего Мишку похож! Жаль, что ты сейчас усы сбрил, а то бы точная копия… Честно говоря, я знал, что все примерно так и произойдет. Была какая-то внутренняя уверенность. Потому и не форсировал разговор и старался даже отдалить, а то и совсем разрушить удачный для меня исход событий. «…Если бы ты смог только представить, сколько людей на земле родилось и сколько еще родится, только для того, чтобы вовремя поддержать тебя!» — говорил дед в ночь перед Посвящением. Вот Мишка… неужели вся данность его только в том, чтобы родиться похожим на меня? Неужели и эта встреча предопределена, и мы лишь барахтаемся в тончайшей паутине, величайшей среди причинно-следственных связей, многократно дублирующих друг друга? Неужели и я не живу, а меня ведут по ниточке, именуемой судьбой? И тут в памяти опять зазвучал спокойный успокаивающий голос: — Не отчаивайся. Придет и твой вечер. Ты снова вернешься сюда и согреешься дымом костра. А потом пройдешь новое Посвящение, обретешь свое звездное имя и все, что утратил теперь. Даже больше. Я дарю это утро, как сон. Ты будешь часто видеть его, верить ему и не верить, и просыпаться, чтобы забыть. Но когда-нибудь вспомнишь все. И те, чьи факелы опять запылают в пещере, будут вести тебя к этому дню, к обретению истины. А я буду одним из них. Да помогут тебе Звезды. Где ты сейчас, дед? В которой из вероятностей?
…На старенькой раздолбанной «Ниве» мы, почти без помех, добрались до города. Пару раз останавливались сами — выставляли и регулировали трамблер. Да еще один раз, уже на Кольском мосту, нас остановила милиция. Паспорт у меня теперь был, а против паспорта не попрешь! Покрутили документы в руках, поинтересовались, зевая, дальнейшим маршрутом. Напоследок задали три вопроса: у кого покупали такую хорошую самогонку, сколько стоит пол литра и как сделать так, чтобы им продали тоже? На том отпустили. Даже обидно! — строил, строил самые невероятные планы, а вышло все обыденно, просто и скучно. Как будто в прошедшей жизни. Когда Витька вырулил на Кольский проспект, я налил полный стакан и сказал: — За удачу! Теперь, брат, все прямо и прямо. Валерка мой тост поддержал, а младшему сегодня нельзя. Он все равно молчун, пускай шоферит! Окруженный «каменными джунглями» деревянный жилой массив, длинным языком изогнулся от памятника мурманскому Алеше до «конечной» троллейбусного кольца. В свое время, его чуть было, не отключили от всех систем жизнеобеспечения. Переселение населения в новые микрорайоны, выросшие на «Горе Дураков», приняло необратимый характер. Традиционные «отвальные» с массовым мордобоем, справлялись уже не подъездами, а целыми домами. Но грянула перестройка и оставила все, как есть. Куда-то сгинула техника «ломать — не строить», оставив на память о себе горы порушенного хлама. В районе, и раньше не отличавшемся чистотой, вдобавок ко всему, прибыло бомжей, прочей полублатной залетной рвани. И местные аборигены, отчаявшись выпить на радостях, пили уже с горя. Единственный в районе пивбар без названия, с незапамятных времен работавший лишь для своих, стал наполняться незнакомыми рожами. Для Сашки Мордана это было крушением всех канонов. Последней сюда повадилась малолетняя «шелупонь». Не те отморозки, что варят в ночных горшках свое вонючее ширево, а другие, покруче, так называемые «качки». Эти детишечки знали, чего хотят. Сначала трясли старушек на местных стихийных рынках, а когда немножко оперились, открыли подпольную лотерею, до боли напоминавшую лохотрон. Дальше — больше: «качки» обложили налогом ларечников, мелких кооператоров и вплотную подобрались к «крышеванию». Дошло до того, что они избрали пивбар, который Сашка считал своим вторым домом, местом отдохновения от трудов праведных. Здесь «забивались стрелки», делилась прибыль, планировались новые безобразия. Сюда приносили большие деньги обложенные налогом кооператоры. По отношению к старожилам, новые завсегдатаи вели себя непочтительно. Имидж Мордана, как авторитета местного значения, стремительно давал трещину. Но он никогда не работал по мелочам и долгое время сидел, как рыбак в ожидании клева, наблюдая за постепенным строительством финансовой пирамиды. Потом пришло время вспомнить старое ремесло. Еще бы! Неправедно нажитый капитал концентрировался прямо на глазах и тратился без счета. Впрочем, откуда бы знать этим, задыхающимся от собственной безнаказанности, недоноскам, что такое деньги? Они, отродясь, ничего, тяжелей пивной кружки, в руках не держали. И в «общак» никогда ничего не платили. Скорее всего, даже не знали такого слова. Поэтому Мордан волен был поступить с ними, как с рядовыми «лохами», то есть по своему личному усмотрению. Седовласого дядьку и его пожилых собутыльников отморозки не только не опасались — вообще не обращали внимания. Поэтому работалось весело и легко. Не нужно было даже придумывать повод для драки. Достаточно было сделать культурное замечание: «Ребята, мол, как не стыдно? Не материтесь, не шумите, не безобразничайте. Здесь отдыхают взрослые люди». Норовистые петушки заводились с полоборота. И тогда Сашка трудился, не покладая рук. Если раньше каждый его удар по почкам заменял кружку пива, то теперь — литра два с половиной. Будущее страны, пройдя через мозолистые руки старших товарищей, окончательно теряло лицо и содержимое кошельков. А Мордан подсчитывал выручку и щедро выплачивал заведению «за причиненный ущерб».
После нескольких таких «занятий по этике», наиболее отмороженные представители нового молодежного движения, нагрянули на Сашкину хату. Они хотели выразить свой протест, имея на руках два пистолета ПМ, обрез охотничьего ружья, четыре довольно приличных ножа и примитивный кастет. Ножи и кастет, за ненадобностью, Сашка выбросил на помойку, а три ствола с благодарностью принял. Тех же, кто не умел ими пользоваться, строго по очереди, отпетушили его «торпеды». Зафиксировав всю процедуру на видео, Сашка посовестил незваных гостей и посоветовал им на прощание никогда больше в этот район «ни ногой». Иначе, в следующий раз, они «так легко» не отделаются. Как итог, в оставшемся без присмотра хлопотливом хозяйстве, Мордан стал надежной и в меру справедливой «крышей». Посмотрев на него, никому и в голову не придет, что этот человек может быть очень опасен. Тут и возраст под сорок, и фигура далеко не бойца. Телосложением своим, Мордан напоминал статую старика из мемориального комплекса «Хатынь» — столь же непомерно широкие плечи, плоская грудь и тощие длинные руки. Лицо его в крупных оспинах, было всегда благодушно. Внушал, правда, некоторые опасения лоб — промежуток между кустистыми белесыми бровями и седеющим непокорным «ежиком» был не толще корочки букваря. Но этот недостаток перекрывали глаза: огромные, светло-карие, в зеленую крапинку. Боксерская карьера Сашки Ведясова, известного в узких кругах, как «Мордан», или «Мордоворот», была сродни кратковременной вспышке на солнце. Апофеозом ее стал канун Олимпийских игр в Мехико. Тогда его, курсанта второго курса Ленинградского Арктического училища, пригласили «поработать грушей» у великого Валерия Попенченко. Сашка работал в открытой стойке, до сантиметра чувствовал дистанцию, двигался по рингу в сумасшедшем и рваном ритме и обладал нокаутирующим ударом с обеих рук. Следовательно, именно он наиболее полно соответствовал образцу вероятного противника. Это и предопределило выбор главного тренера сборной страны. Во время совместных тренировок, юный атлет лишался права на ответный удар, чтобы случайно не травмировать лидера сборной перед ответственными соревнованиями. Впрочем, и у Попенченко не очень-то получалось реализовать свое «полное право». Крепко попало Мордану только однажды, после ночного кутежа в стрельнинском баре «Бочка». Тем утром его не спасла ни техника, ни реакция. Но все эти «издержки производства» с лихвой компенсировались осознанием собственной необходимости, причастности к важному государственному делу и, самое главное, — четвертаком наличными. При курсантской стипендии в шесть рублей, это была очень солидная сумма. Закатилась карьера Мордана тоже в пивбаре. Кажется, в «Вене» на Староневском. Это случилось после громких побед его бывшего спарринг-партнера, которые Сашка на радостях и обмывал. Как часто бывает, кто-то что-то не так сказал, завязалась драка. И надо же такому случиться, что подвернулся ему в качестве «груши», окончательно приборзевший депутат Ленсовета. На суде Сашка Мордан не юлил и не изворачивался: — Был? — Был. — Бил? — Бил. — И ты получи!Депутат слег в спецбольницу, а Сашка долгих четыре года ставил удар в мурманской зоне на Угольках. Он вырубал на спор самых здоровых хряков из подсобного хозяйства колонии. Так пивбары и стали вехами в его непутевой жизни, а бокс — традиционной темой для долгих застольных бесед.
Глава 11
Заведение закрывалось, но Мордан все еще сидел за столом в окружении пивных кружек. Увидев меня, указал на свободное место рядом с собой. Витька с Валеркой уселись напротив. — Ирина, — выкрикнул он и сделал рукой царственный жест, — три набора, три курицы и три шашлыка! — Что, упырь, все кровь из родного пивбара сосешь? — столь же своеобразно поздоровался я, — очень бы удивился, не застав тебя здесь. Витька с Валеркой притихли и следили за диалогом с широко раскрытыми глазами. — Это не Кот, — пояснил я, — это человек, который знает Кота и поможет его найти. — А что старика искать? — ухмыльнулся Мордан. — Он в это время всегда на дежурстве. Школу по ночам типа сторожит. Это там, под горой дураков. Вы к нему типа по делу, или долг принесли? Я коротко изложил суть проблемы. — Почерк знакомый, — задумался Сашка, — вполне может быть, что этих отморозков я знаю. Ну, а тебе, — он перевел глаза на меня, — Лепила, наверное, нужен? — Откуда знаешь? — Земля слухами полнится. Да и телевизор смотрю иногда. Жалко Векшина. А ты, насколько я понимаю, типа должен идти паровозом?
С Морданом меня познакомил отец. Не знаю, зачем. Разработка преступных авторитетов тоже входила в его компетенцию, но тут, по-моему, что-то другое. Какие-то давние ленинградские дела. Я этим особенно не интересовался и, честно сказать, никогда не задумывался, почему Сашка мне помогает и почему эту помощь я всегда принимаю, как должное. Я считал его агентом отца, внештатным сотрудником, осведомителем — кем угодно, только не другом. Как человек, он был мне глубоко симпатичен. Но симпатию эту я нес на задворках души, а при личном общении относился к нему с глубокой иронией. Он отвечал тем же. — Что за слухи? — я кивнул на своих мужиков. — Не стесняйся, при них можно говорить откровенно. — Фотографии твои. Они уже с вечера у нашей братвы на руках. Менты просят посодействовать в обмен на маленькие поблажки. Хочешь, покажу? Информация никогда не бывает лишней. — Покажи. Снимок сделан в редакции «Правды Севера». Там работал знакомый — лучший фотограф в Архангельске. Я, крупно, в форме младшего комсостава, с только что зажженной сигаретой в зубах. Старый газетчик по давней привычке отпечатал только один экземпляр, а негатив по запарке сжег. Эта фотография стояла на столе у отца, в той самой квартире, где его застали врасплох. И тот, кто ее взял и размножил, теперь очень плотно меня обложил. Неужели контора вся уже ссучилась? — Твои орлы ничего… — опасливо начал Валерка, обращаясь к Мордану. — Базар фильтруй, — по доброму посоветовал тот, — орлы, петухи и прочие пернатые сидят в петушином кутку. Я-то ничего, промолчу, а вот кое-кто из братвы мог бы обидеться. — Ты тоже базар фильтруй! — грубо заметил я, чтобы скрыть свое замешательство. — Братва полегла в ночном десанте у берегов Анголы, братки горели в своих вертолетах в горах Кадагара. А братишки — это те, кто вернулись в Хорог в составе отдельной антитеррористической группы. У вас же, Мордан, разве что — «братаны». И те, с ударением на последнюю букву. — Не поймешь этих блатных, — пояснил я Валерке, — несведущий человек слово не так скажет — чуть ли не за нож хватаются, а сами метут помелом черт-те что и не боятся нарваться. — Ладно, не психуй! — окончательно срезал меня Мордан, — я ведь тоже… прощальную весточку от него получил. Нам с тобой еще о Наталье подумать надо… — Витька, сходи в машину за самогоном, — севшим голосом попросил я. — Не время! — отрезал Мордан и сделал знак одному из своих приближенных. — Инкассация, вроде, уже типа закончена? Так что прямо сейчас к Лепиле мы и лукнемся. У него не грех и напиться за упокой души Евгения Ивановича Векшина. Пусть земля ему будет пухом, хороший был человек!
Лепила жил в квартале от бара и встретил нас с распростертыми объятиями. Зная, что он понадобится, Сашка с самого вечера держал бедного художника в трезвом теле, не разрешая опохмелиться. — Сделаешь ему справку об освобождении, — сказал Мордан, указав на меня. — Да чтобы была лучше, чем настоящая! Фотография у тебя есть. Под нее и рожу соответствующую подшаманишь. А мы пока с мужиками посмотрим кино. Да смотри у меня, не халтурь, без всяких сто граммов «на твердость руки». Хорошее дело сделаешь — будет тебе отгул. Через минуту, я был уже стриженным наголо. Лепила, сверяя фото на справке с «оригиналом», сноровисто делал свое дело. — Закройте глаза, — попросил он голосом профессионального парикмахера. Я автоматически повиновался. Ну, ничего не могу с собой поделать: как оказываюсь в парикмахерском кресле — так меня клонит ко сну. В зеркале отражался и экран телевизора. Там шла крутая порнуха. Седеющие мужики беззлобно «петушили» двойной тягой каких-то парней. Среди мужиков я узнал Контура и Угора — лиц, приближенных к Мордану. — Вон того, со сломанным носом, — вставил ремарку Контур, — на их языке «Терминатором» кличут. — Все они со страшными погремухами, — усмехнулся Мордан, — но это до первой отсидки. Еще в КПЗ нарекут вполне безобидно: Томами, Машами, Клавами. — А кто это вам наколол? — внезапно спросил Лепила. Я вздрогнул, раскрыл глаза и теперь уже по-настоящему вздрогнул. Из пыльного зеркала взирала на мир свирепая рожа бывалого зэка. «Не спи!» — предупреждала неровная татуировка на верхних веках припухших глаз. Безобразный шрам тянулся от основания шеи до левого уха и от этого рот кривился в вечной зловещей усмешке. — Вот этого зверя вам кто наколол? — снова спросил Лепила, увидев, что я проснулся. Он любовался моим леопардом.
— Это в Исландии, в салоне «Тату», — лихо соврал я, чтобы полностью исключить последующие вопросы.
— Почем? — встрепенулся Мордан.
— Двадцать пять с половиной центов за сантиметр квадратный.
— Тогда мы татуировку в справочке упомянем, — согласился Лепила и цыкнул серебряной фиксой. — Умеют, сучары, работать! Мне, если честно, такое не повторить. Нужный колер не в раз подберешь… — А почему именно тигр? — не унимался Мордан. — Это леопард, а не тигр.
— Не велика разница. Почему, тогда, леопард? — Да потому, Сашка, что «леопард» по-этруски называется «рос». А я, слава Богу, пока еще русский, а не какой-то китаец, или сраный америкос. — По какому такому этруски? – ехидно спросил Сашка. Вот, блин, скрутил фразочку! Нечто вроде словесного кукиша. — Прости, запамятовал. — И ты уж, тогда прости, — сокрушился Мордан. — По справочке нашей никакой ты не русский, а казанский татарин Хафиз Кичемасов с погонялою Кича — глупый, нефартовый, но с годами не ссученый! Носи свое новое имя с честью. Вот теперь, милости просим обмыть. — Некогда, Сашка, — ответил я, — мне край, как в гостиницу нужно, а ребятам моим — к Коту. Мордан призадумался: — Время уже скоро к полуночи, так что не знаю. Гостиница подождет, а к «смотрящему» тебе обязательно надо. Он лично хотел бы с тобою потолковать. Хотя, если бабки есть, и второй вопрос запросто можно решить. Я извлек из карманов все, что там было: — Здесь около трех штук. Без одной-единственной сотни. — Маловато! — На месте добуду еще. Добавь из своей выручки сколько там не хватает. Утром верну.