Последний хранитель
Шрифт:
Спасибо тебе, Юрий Дмитриевич! До сих пор добром вспоминаю этого человека. И не только его. По большому счету, судьба меня баловала, посылала в попутчики много хороших людей...
Стоп! Все, перекур. Что-то в последнее время я начинаю жить прошлым. Перебираю как четки годы, месяцы, дни. А что там ищу: успокоения, совета или защиты? Нехорошо это. Не к добру.
— Антон, да ты что, оглох?
Я вздрогнул и обернулся.
Рыбкин стоял в дверях и притоптывал ногами от нетерпения.
— Дело есть. Иди, капитан вызывает.
— Я эту работу еще не закончил.
—
— Ты, Вова, не заболел? — справился я.
— Ладно, хорош зубоскалить! Нужно подготовить и отпечатать бланки таможенных деклараций «На ввоз в СССР транспортных средств».
Ах, вот оно что! В порту Окюрейри, Вова купил подержанный «Мерседес». Он теперь лично заинтересован.
Это хорошо! Мой черед нервы мотать.
— И много их нужно, не знаешь?
— Ты что, разучился считать? — Рыбкин заметно занервничал.
— Мы сколько купили тачек? Вместе с твоей — семнадцать. Значит, и бланков столько же надо. Ну, сделай еще пяток. На случай, если кто-то запорет.
— Не, Вова, — сказал я как можно ласковей, — не запорет. Испортить бланк — это значит, лишиться еще одной баночки пива. И потом, это что за словесные выпады: «вместе с твоей»? Она что, хуже других? Или это ты намекаешь, что за свою я пива не получу?
— Антон, ты все еще здесь? Я же просил!
За сутулой спиной технолога объявился капитан Сергей Мачитадзе. Он тоже имеет свой интерес, так как купил почти новую «Мицубиси».
— Да вот, Сергей Павлович, выясняю: какие они, эти бланки? Я их и в глаза никогда не видел. Рыбмастер говорит, что тоже не знает…
— Кому ты очки втираешь? — заголосил рыбкин — Ходил тут вокруг да около. На банку пива раскручивал!
— Да ты что?! — изумился Сергей. По его сокрушенному виду я понял, что он играет на моей стороне.
— Я бы на его месте две запросил.
Он знает не хуже меня, что Вова мужик прижимистый.
Мы вышли на палубу. Было солнечно и тепло. Судно шло полным ходом. За срезом кормы все еще высились вулканы и сопки Исландии. На грузовой палубе плотно стояли машины: «Тойота», «Ауди», «Полонез», польский «Фиат», «Мазда». На их утонченном фоне очень топорно смотрелись советские «Жигули», ухваченные по случаю нашим поваром Валькой Ковшиковым. Моя голубая «Субару» была пришпандорена выше. На полубаке. Среди грузовых стрел, брашпилей и лебедок.
— Рисковый ты парень, Антон, — хмыкнул рыбмастер. — А если хороший шторм? Хлебнет твоя тачка соленой водички и попрешь ты ее на свалку.
— Ничего, — усмехнулся я. — Железо гниет долго. Покататься успею. А это самое главное.
— Значит так, — сказал капитан, как о чем-то давно решенном, — как только покинем пятнадцатимильную зону, свяжешься с «Тилигулом». Возьмешь у них образец бланка. Чтобы к завтрашнему утру все было готово. Что касается пива, то этот вопрос я беру под личный контроль. Не пролетишь.
Я кивнул и поплелся в каюту.
— Да приведи себя в божеский вид, — крикнул Серега. — Знаю тебя. Через надстройку прямо как есть и попрешься. Там, между прочим, люди уборку
Угу, а я, значит, не «люди». Ладно! Будет пиво — сочтемся!
Пришлось идти вкруговую. Сначала наверх. Потом вдоль рыбодела на промысловую палубу. Там тоже стояли тачки. Боцман красил судовую трубу, стараясь не забрызгать свою. Ну, как не отдать старый должок?
— Не можешь головой — работай руками! — сказал я, поднимаясь по трапу.
Он промолчал. Тоже, наверное, ждет не дождется бланка.
В каюте я переоделся. Хотел было бежать в радиорубку, да что-то остановило. Я сел на кровать. Открыл баночку слабоалкогольного исландского пива и закурил. Как будто почувствовал, что эти минуты покоя — последние. Что они поделили мою жизнь на «до» и «после».
Глава 2
Когда я появился на свет, дед посадил у реки в конце огорода веточку ивы. Посадил сразу после полуночи, при красном свете железнодорожного фонаря, «позыченного» для такого случая у знакомого путевого обходчика. Он знал, когда я приду в этот мир и ждал, боясь не дождаться. Целых двенадцать лет таскать в голове осколки снаряда, чуть не похоронившего его под Сталинградом — это действительно много. Даже для него, для Хранителя.
А на Земле свирепствовал месяц белояр, розоватой пеной клубился абрикосовый цвет, шел 746З-й год от Сотворения Мира. Почти сразу же пошел дождь, то, чуть утихая, то, вновь переходя в ливень. Молнии вспыхивали так часто, что напоминали рвущееся из-за туч солнце. В их свете воздушные пузырьки солдатскими касками плавали в необъятных лужах, а речка грозилась выйти из берегов.
Когда под порывами ветра упала старая яблоня, дед надел дождевик и выкопал из-под оголившихся корней бочонок дубовой клепки. Унес в дом. Изрядно хлебнув зеленой, дурманящей жидкости, выскочил на крыльцо и кричал, грозя кулаками сумасшедшему небу:
Живы еще чады Владыки Земного Мира,
Великого Властителя Велеса,
За Веру, за мощь за Его, радеющие,
Не позабывшие имя Его!
У ветра спросят:
Что вы есть? — рысичи!
Что ваша слава? — в кудрях шелом!
Что ваша воля? — радость в бою!
Что в вашем сердце? — имя Его!
Я родился в стране вулканов, где в ежесекундной борьбе изнемогают все четыре стихии. Возможно, это они терзали мою неокрепшую психику приступами необъяснимой болезни. Ни с того ни с сего, чаще всего пасмурным днем, в голове раздавался звон, повышающийся до визга. Легкие переполнялись кислородом настолько, что невозможно становилось дышать. И я не дышал, а вибрировал телом в такт этому звону. Откуда-то, из черной холодной бездны, нарастал огромный огненный шар. Накатывался, как возмездие, застилая собой горизонт, потом — подминая все сущее. Я сжимался в маленький, пораженный ужасом дрожащий комочек. Крик застревал в горле, пот и слезы текли по лицу, и я припадал к тому, кто успевал подхватить меня на руки так, что не оторвать.