Последний клиент
Шрифт:
«Вам надлежит быть в Дувре двадцатого сего месяца у тридцать седьмого причала в двенадцать тридцать. При себе иметь самое необходимое. Состав участников на ваше усмотрение. Ваш клиент от 3 марта 92 года». Точка. Галлахеру не было нужды особенно напрягать память, чтоб припомнить все, что было связано с этим клиентом. Со дня увольнения со службы у него не было более щедрого и более загадочного клиента. Щедрого потому, что, кроме оговоренных сумм, по выполнении задания Галлахер получал еще столько же наличными. Удачно, причем скрывая этот факт от своих ходячих непальских задниц. А загадочным или, точнее, таинственным потому, что ни разу сержант не только не увидел своего заказчика — ни разу не услышал его голоса, а всю информацию по текущему делу он получал в письменном виде, извлекая иной раз записки из самых неожиданных мест. В том числе из карманов собственного пальто, которое Галлахер, он мог бы поклясться, не снимал
Бивис и Бадхед, оба близнеца Гарун, снимали меблированные комнаты в небольшой дрянненькой гостинице без названия в Вулидже. В этой мебелирашке достаточно сносно относились к цветным различных оттенков, и господа из королевства Непал ощущали себя здесь гораздо лучше, чем в казармах своего родного полка. Дорога же в Вулидж отняла у Галлахера час с небольшим — ему повезло с пробками, так как основной транспортный поток изгибал спину по противоположной стороне, в направлении Лондона, дабы обеспечить столичных бездельников необходимыми продуктами. Бивис и Бадхед сидели по своим норам и бездумно пялились в телевизионный экран. По логике, на их месте можно было бы и сэкономить сотню фунтов в неделю, занимай они один номер на двоих, но при первой же попытке проживания вне казармы между псевдоблизнецами наметился раскол на почве личных интересов. Так, если Бивис был сторонником детских мультяшек и программ, посвященных охране окружающей среды, то Бадхед, хренов меченосец, интересовался фильмами о карате и обо всем, что могло стрелять и взрываться. А так как два телевизора, работающих на разных программах в одном помещении, доставляли близнецам некоторые неудобства, Галлахеру пришлось от своих щедрот оплачивать тридцать процентов стоимости снимаемого гурками жилья. Иначе соображения экономии могли-таки взять верх над чрезмерными потребностями господ Гарун, и неизвестно, как в этом случае трактовало бы Би-би-си происшедшее: то ли как конфликт на межнациональной почве, то ли как бытовую ссору. Или, не дай бог, как негативное воздействие средств массовой информации на недоразвитое сознание своих случайно подданных.
— Ну же, дети мои! — обратился со вступительной речью к согнанным в одно помещение гуркам Галлахер. — Нам предстоит небольшое путешествие. Для начала…
Сержант выработал подачу материала еще в годы своего капральства. Говорил он не торопясь, с расстановкой, чтобы даже такие тупицы, как его подчиненные гурки, могли усвоить услышанное с третьего раза. И не в пример одному нам всем известному господину в очках модели «лектор», Галлахер не ощущал нужды подыскивать нужные слова. А потому и не «мекал», подобно слегка взбудораженному барану.
— Для начала в Дувр. И если рассудить… — в этом месте сержанту пришлось рассуждать вслух, словно убеждая себя в чем-то, — на черта нам следует переться в Дувр, если мы с вами не отправляемся на материк? — Род приподнял указательный палец, как бы подчеркивая глубину собственного умозаключения, и, проделав несколько шагов по комнате, отвесил легкий подзатыльник Бивису: — Ты спишь, капрал?
— Нет! — бодро вскинулся Бивис. Он просто ковырял в носу. Но старался делать это так медленно и незаметно, что можно было решить, будто любитель мультяшек и прочей живности прибывает в каком-то, как модно теперь выражаться, виртуальном зоопарке. — Мы едем в Дувр, чтоб попасть на материк!
— А материк — это?.. — учительским тоном задал сержант вопрос опасающемуся получить такую же затрещину Бадхеду.
— Это Европа! Там много кислого вина и вонючих лягушатников… — достойно выпускнику Кембриджа отрапортовал второй из близняшек.
— Отлично! И теперь еще один вопрос: что нам всем следует сделать?
— Поменять носки… — пискнул Бивис.
— У кого? — не ухватив смысла, поинтересовался Галлахер.
— У Бадхеда. У него один носок с зелеными полосками, а второй — с черными…
— Ну и что? — равнодушно-высокомерно осведомился Бадхед на приблизительном английском.
— А то, что тебя с такими полосками через таможню не пропустят!
— Это тебя не пропустят, узкоглазая образина!
— Сам ты полураздавленная желтая макака…
— Отставить! Собирайтесь, сейчас пойдем по магазинам делать из вас японцев!
— Это как? — в один голос поинтересовались близнецы.
— А так. Купим вам пару красных китайских пуховиков и два пластмассовых фотоаппарата производства города Тайвань. А что до недостаточной узости ваших глаз, то мне кажется, пара пинт виски к утру исправит этот недостаток… — Сержант выдержал паузу, ожидая ответной реакции, но близнецы почему-то не засмеялись. Почему? Для Галлахера всегда оставалась тайной за семью печатями причина, способная вызвать смех у его друзей-непальцев. Иной раз, глядя на них, сержант сравнивал близнецов с финиковыми пальмами в кадках, что теперь довольно часто встречаются в торговых залах больших универмагов. Хрен знает что за растение и какой от него толк, но вот кончики листьев довольно колки… — Ну, вы готовы?
— А кто платить будет за ненужные фотоаппараты? — задал вопрос экономный Бадхед.
— Тот же, кто поставит вам пару пинт виски, — в тон ответил сержант. — На все про все у меня имеется пятьдесят фунтов. В счет нашего будущего заработка.
— А слоника своего я могу взять с собой? — пытаясь разжалобить, пропищал еще горестней Бивис. Этот придурок в какой-то лавке лет с десять назад отхватил статуэтку слона из нефрита, фунтов на шестнадцать, и с тех пор таскал ее с собой, куда бы ни забросила его судьба. А с того дня, как шальная аргентинская пуля чуть не завершила карьеру Бивиса на Фолклендах, отрикошетив от упитанного нефритового бока, гурка решил, что слоник — его личный талисман, и каждый вечер, укладываясь спать, воздавал ему почести, пристраивая слона в изголовье и нашептывая ему разные ласковые слова на едва понятном даже его побратиму языке.
— Можно, — милостиво согласился Галлахер. — Я вам сам скажу, чего брать с собой нельзя! Нельзя брать с собой оружие, в том числе и ваши ножики для разрезания бумаги. — Галлахер указал на висевший у двери кхукри Бивиса. — В прошлый раз в Хитроу одного из таможенников едва не вывернуло наизнанку, как только он заглянул в твой рюкзак.
— А я ему говорил: помой ножик, помой… Всю сумку изгадишь!
— Ну, ты тоже хорош! У кого баночку с заспиртованными ушами командир отобрал? И прямо перед полковой проверкой?
— А как мы поедем? На автомобиле?
— На чьем автомобиле? — наперебой заверещали гурки. Они очень любили ездить на автомобиле, особенно если это автомобиль Галлахера. Его «Ровер», хоть и изрядно подержанный, отличался необычайно роскошным салоном, в коже и дереве, с отличным отопителем и, что немаловажно, мощной музыкальной системой. Гарун любили воспроизводить на ней свои национальные мелодии. Через час подобной музыкальной паузы Галлахеру казалось, что булькает не в динамиках, а в его черепной коробке. Но таковы условия сосуществования с отважными близнецами Гарун, и сержанту приходилось мириться с некоторыми их национальными особенностями, иначе их обида могла затаиться бесконечно надолго. И чтобы как-то восстановить дипломатические отношения, Галлахеру приходилось на собственные деньги приобретать пару бутылок довольно высококачественного и крепкого пойла и со льстивой улыбкой подкатываться к взявшим обет молчания близнецам.
— Едем на поезде. И не вздумайте брать с собой ваши, как их там, гимны С завтрашнего дня вы будете для всех, кто не знает, японцы! И не обсуждать! — резко закончил фразу сержант. — Расслабились, черти африканские! Пошли за покупками…
Очередную весточку, а точнее, указания от своего нанимателя Галлахер получил сразу по прибытии в Кале. Так как на родине Марсельезы и Талейрана наш отставной сержант пребывал под собственной, доставшейся от его прижимистых предков фамилией, ему ничего не стоило вести себя естественно и спокойно. Однако, как только сержант завершил выгрузку на перрон всех своих пожитков вместе с веселящимися от бесплатной перемены мест двойняшками, по местной трансляции он услышал несколько раз произнесенное отчетливо и громко предложение встретиться не мешкая с ожидающим его господином подле офиса одного из агентств железнодорожных перевозок. Это несколько встряхнуло сержанта, и если со стороны все было не так заметно, внутри Галлахеру было слегка не по себе. В нем боролись два совершенно определенных желания. Одно из них — разузнать хоть что-то о своем таинственном клиенте, знавшем об исполнителе немного больше, чем тому хотелось. Однако из соображений собственной безопасности Род отдавал себе отчет в том, что личная встреча с интересующим лицом может отрицательно сказаться на его собственном здоровье. Хотя… Усадив близняшек на сваленные посреди платформы тюки, Род энергичной походкой отправился на зов отлитого в металле голоса и, выведав по пути у одного из служащих вокзала верное направление, через несколько минут оказался у искомого агентства. Небольшая стеклянная дверь, за которой открывалось убогое помещение конторы, слегка украшенной яркими рекламными плакатами. Возле двери дама, своим откляченным задним мостом смахивающая на местную специалистку по оказанию экспресс-услуг определенного рода.