Последний король венгров. В расцвете рыцарства. Спутанный моток
Шрифт:
Когда молодые люди очутились там, Иола с радостью пересказала ему разговор с отцом. Они решили встречаться здесь каждый день.
Однажды Иола пришла первой и с нетерпением ожидала Гавриила, но вместо него вдруг появилась королева.
— Кто вы? Что вам здесь нужно? — властно спросила она.
Иола упала к её ногам и всё рассказала; в тот же момент на лестнице раздались шаги Перена.
— Тише, — прошептала королева, пряча молодую девушку за дверь.
Перен вошёл, приблизился на цыпочках к королеве и обнял её. Та обернулась, Гавриил испуганно упал на колени. Тогда Мария весело рассмеялась,
— Вы выкупили свою голову, Перен, и я с удовольствием отдала бы её вам, но эта волшебница украла её у меня и, вероятно, уже не вернёт обратно.
XI
Борнемиса
Ревность к Перену вернула Людовика к ногам его супруги. Несмотря на свою гордость и самолюбие, Мария выказывала непонятную слабость по отношению к своему супругу, и, чем больше он изменял ей, тем сильнее она любила его.
Она платила ему за его неверность насмешкой и холодностью, мучила его ревностью, но в конце концов страсть влекла её к нему.
Мария всё больше и больше уходила в заботы об управлении государством и целыми днями работала в своём кабинете, совещаясь с министром финансов и другими советниками.
Восстание в Египте отвлекло султана Сулеймана от Венгрии, но его паши продолжали опустошать её границы. Томарри прислал известие, что турки угрожают Севрину.
Королева настояла, чтобы Людовик немедленно созвал государственный совет; это было в марте 1524 года. Король потребовал, чтобы магнаты выступили на защиту страны и предоставили солдат и деньги.
Однако никто не хотел ничем жертвовать, и в то время как Томарри успешно боролся с турками на юге, дворяне на севере веселились, охотились и тратили деньги на кутежи, карты и женщин. Казалось, что страна неспособна больше к воодушевлению и подъёму духа.
В один пасмурный апрельский вечер Эрзабет сидела у окна и смотрела на Дунай, над которым клубился туман, на город, тонувший в сумраке, и на небо, покрытое тёмными тучами.
Вдруг вошёл Цетрик.
Они в первый раз со дня встречи виделись с глазу на глаз. До этого Цетрик довольствовался тем, что не упускал случая услужить молодой девушке; когда же она хотела поблагодарить его хотя бы ласковым взглядом, он отворачивался или потуплял свой взор. В этот день он, как обычно, отвесил глубокий поклон, спросил о королеве и, узнав, что она занята, хотел удалиться. Но Эрзабет встала, взяла его за руку и, заставив сесть напротив себя, промолвила:
— Останьтесь со мной, пока королева примет вас. Вы всегда так добры ко мне, что я не знаю, чем отблагодарить вас.
— Вы преувеличиваете мои заслуги, — ответил Цетрик, — и уже награждаете меня тем, что замечаете их.
Эрзабет замолчала и устремила взор в пол.
— Мне хотелось бы — как ни странно звучит подобное желание, — продолжал Цетрик, — чтобы вам грозила действительная опасность, чтобы вы могли убедиться, что я во всякую минуту готов защищать вас до последней капли крови и отдать за вас жизнь, так же как за короля и королеву.
— Боюсь, что такое время не заставит себя долго ждать, — ответила умная девушка, — то, что я видела в доме своих родителей, внушает мне серьёзные опасения;
— Вы столь же проницательны, как и прекрасны! — воскликнул Цетрик. — То, о чём я пришёл доложить королеве, подтверждает ваши опасения.
В это время на пороге комнаты показалась королева и пристально посмотрела на беседовавшую пару.
— Я принёс важные известия, — сказал шталмейстер.
Мария подала обоим знак следовать за ней и направилась в свой кабинет.
— Говорите! — приказала Мария, опускаясь в кресло.
Король занимался собакой, недавно подаренной ему Чалканом.
— Воевода Заполия и его партия, без сомнения, затевают что-то важное, — начал Цетрик. — Один купец, живущий на границе Трансильвании и вполне заслуживающий доверия, рассказал мне, что близ Залатны собирается целая армия, которой командует Заполия. Другой верный человек, из Грана, говорил мне, что среди дворян царит сильное волнение, Вербочи ездит из одного округа в другой и возбуждает население. Множество мелких дворян прибыло в Офен и Пешт. Я сам ходил по разным корчмам и слышал, как они бранились и высказывали недовольство тем, что оскорбившие Перена и патруль до сих пор находятся в заключении.
Королева несколько раз быстро прошлась по комнате. Король немного послушал речь Цетрика, а потом снова занялся собакой. Тогда Мария, презрительно взглянув на него и решительно остановившись, проговорила:
— Пошлите мне палатина и моего секретаря!.. Заключённых пусть приведут в зал суда!.. Поскорей! — После этого, подойдя совсем близко к Цетрику, она шёпотом добавила: — В полночь, когда король уже будет в постели, я хочу поговорить с вами и Переном. Приходите сюда, не возбуждая ничьего внимания!
Цетрик вышил. Людовик хотел последовать за ним, но Мария удержала его.
— Останьтесь, — сказала она, — нам необходимо ваше присутствие. Государство находится в опасности.
Король пожал плечами, но снова сел и стал играть с собакой.
Баторий не заставил себя долго ждать. Его лицо выражало решимость и волю, что несколько приободрило королеву. Она просто и ясно изложила ему, в чём дело, и потребовала его совета.
Баторий объяснил, что дворянство недовольно главным образом тем, что давно не созывался сейм. Король должен был бы опередить воеводу Заполию и созвать сейм; народ всегда готов следовать по законному пути. На заседаниях сейма дворянство могло бы изложить свои жалобы, а король — высказать свои требования.
Королева немного подумала и одобрила совет Батория, но добавила, что сама будет наблюдать за этим сеймом.
Секретарь тотчас же написал указ о созыве сейма на восьмое сентября, и Людовик подписал его. Королева имела ещё долгое совещание с палатином, и тот удалился в полном восхищении умом молодой женщины, управлявшей Венгрией.
Несколько времени спустя, Мария появилась в зале заседания суда, находившемся в противоположной стороне замка и соединённом подземным ходом с башней.
Это было тёмное помещение без окон, освещённое лишь двумя факелами. У одной стены стояло пять стульев для судей, далее находились столик для писца и узкая скамья для подсудимых.