Последний маршал
Шрифт:
— И что это управление является сейчас для нас целью наших дальнейших следственных усилий. Мы принимаем за основную версию то обстоятельство, что Смирнова и Киселева убили по инициативе Стратегического управления? Именно шефы этого управления направили руку убийцы или убийц, если их было несколько?
— Точно так, — был ответ Меркулова.
А что, собственно, меня удивляет? Почему я, лично я, стыжусь себе признаться, что существование Стратегического управления — установленный факт? И что это — та же самая банда, только для того, чтобы ее обезвредить, понадобятся, быть может, несколько другие методы, чем это бывает в работе над обычными бандами. Но ведь наша работа такая, что мы редко когда повторяемся во всех проявлениях и деталях. Каждая банда всегда отличается от других, несмотря на все их схожие структуры и черты. Вот и надо относиться к этому Стратегическому управлению как к обыкновенной банде. И делать свое следственное дело — работать. Я даже повеселел после такого внутреннего монолога.
— Итак, ты хочешь сказать, что Стратегическое управление существовало на деньги, вырученные от продажи и алкоголя? — спросил я.
— Во-первых, не обязательно, — покачал он головой. — Во-вторых, почему — существовало? Может, и до сих пор существует, даже уверен, что существует. Не обязательно, конечно, на деньги спортивного фонда, но и не исключено. А также и на средства любого другого фонда. Откуда я знаю? Это твое дело, ты и разбирайся и докапывайся до самой сути. Что я тебя, так и буду за ручку всегда водить? Ты уже и сам большой мальчик.
— Спасибо.
— Пожалуйста. Ну, и что ты там нарыл?
— Немного.
— Будешь рассказывать, или тебя нужно заставить написать мне докладную записку?
В двух словах я рассказал о своих мыслях и предположениях относительно Аничкина, о кандидатах в президенты: генсеке коммунистов и генерале. Костя приготовился слушать долго, но я так быстро закончил свой импровизированный доклад, что, когда в кабинете воцарилась тишина, он некоторое время так и сидел с закрытыми глазами, а потом открыл их и недоуменно на меня уставился.
— Ну и… — сказал он, ожидая, что я закончу его мысль. Или свою.
— Что — и? — спросил я.
— Дальше?! — смотрел на меня недоуменно Меркулов.
— Это все.
— Все?!
— Все, — подтвердил я.
— А… — сказал Костя и закрыл рот. И вдруг вспылил: — Послушайте, старший советник юстиции Турецкий, вы чем это там занимаетесь?! Социологическими исследованиями?! Где факты? Где доказательства, все это построено на гнилом песке!
— Константин Дмитриевич…
— Вон! — заорал он. — Вон из моего кабинета. И чтобы завтра к утру у меня была информация, с которой можно было бы идти к Генеральному прокурору России, я не желаю выслушивать твои устные фельетоны и байки. Ты не Жванецкий! Таланта нет. Тебе ясно?!
— Так точно! — бодро отрапортовал я и вдруг спросил его: — Костя…
— Что еще? — сурово смотрел он на меня.
— Ты что — доложил генеральному об этом Стратегическом управлении?!
— У тебя забыл разрешения спросить! — саркастически заявил мне Меркулов. — Да, доложил. И что? Что ты хочешь сказать? Что Генпрокурор России — идейный вдохновитель Стратегического управления?! Серый кардинал этого тайного ордена?
— Как можно…
— Ну так и молчи себе в тряпочку, — отрезал Костя. И добавил уже потише: — Тому, предыдущему, не доложил бы. А этому доложил. И что?
— Тот сам не стал бы тебя слушать, — напомнил я ему.
— Идите работать, Турецкий, — сказал он мне.
Я кивнул и пошел.
Вообще-то ничего нового во всем этом не было, но все равно странно… Что-то я не припомню, чтобы со мной так разговаривали.
Офицеры ФСБ, как любые загадочные люди, имеют обыкновение время от времени исчезать, и лишние вопросы иногда в таких случаях портят репутацию тому, кто их задает. Но хамить-то зачем?
Для начала я связался со своим старым знакомым из центрального аппарата ФСБ полковником Лукашуком, с которым по долгу службы мне приходилось иногда иметь дело. Он как раз занимался оперативными кадрами. После обычных дежурных вступительных фраз я перешел к делу:
— А скажите мне, товарищ полковник, — Лукашук терпеть не мог обращения «господин», и приходилось идти на поводу у привычек этого достойного офицера, — не скажете ли вы, где я могу найти полковника Аничкина? Он мне тут срочно понадобился.
На том конце провода повисла пауза. Это было непривычно для того Лукашука, которого я знал.
— Алло, полковник, вы здесь? — Я решил быть настойчивым настолько, насколько это было возможно.
— Да, — откликнулся он не сразу. — А зачем он вам понадобился?
Очень интересно.
— Товарищ полковник! У меня к нему конфиденциальное дело. Строго. Я имею самые высокие полномочия на этот счет.
Распространяться о том, что полномочия эти дала мне жена Володи, я не стал.
— Вот как? — сказал он. — Что ж, раз у вас есть полномочия, значит, вы понимаете, что эти вопросы не в моей компетенции. Желаю удачи.
— Погодите, полковник, — остановил я его, несколько озадаченный его пожеланием мне удачи. Так обычно говорят тогда, когда сами уже плюнули на это дело. — Вам известно хоть что-нибудь?
Снова молчание, но на этот раз оно говорило мне намного больше, чем первое.
— Господин полковник!
— Я вам не господин! — окрысился вдруг Лукашук. — Хотя и вы мне не товарищ, конечно.
— Простите, если обидел вас, полковник, но все-таки очень прошу вас сказать мне хоть что-нибудь. Мне будет достаточно, если вы скажете мне, что Аничкин выполняет задание родины где-нибудь на Канарских островах последние, скажем, полгода.
— Полгода? — быстро переспросил меня Лукашук. — Почему полгода?