Последний маршал
Шрифт:
Он моментально протянул мне блокнот и держал его перед моими глазами всего лишь пару мгновений. Но и их мне хватило, чтобы прочитать написанное, а также уразуметь, что среди чекистов есть и такие, которых Меркулов с удовольствием бы угостил своим коньяком.
Я прочитал: «Аничкин в Лефортове по ложному обвинению. Генерал Петров — предатель».
А во мне-то еще жила уверенность, что передо мной — не сумасшедший, а абсолютно нормальный человек!..
Я кивнул, а мой неожиданный информатор снова положил себе на колени блокнот и опять стал что-то небрежно в нем черкать. Правильно. Если сейчас начать уничтожать улики, можно запросто нарваться на неприятности. Никто его сейчас, по всей видимости, проверять не будет, и он знал об этом. Потом уничтожит.
Слова благодарности я произносить не стал. Более того, я даже взглядом его не поблагодарил, сидел так же, как сидел до этого. Он был похож на профессионала и, очевидно, понимал, что и я не лыком шит. И поскольку вообще никак не реагирую, значит, я все понял. Вот какой я молодец.
Тем временем я заметил, что этот человек совсем потерял ко мне интерес. А может, и не потерял, кто его знает. Если он был, этот интерес.
Я воспрял духом. Мне даже захотелось послать к чертовой матери Лукашука, но в самую последнюю секунду я заставил себя вспомнить о приличиях и остался на месте. К тому же мне пришла в голову идея, для осуществления которой необходимо было как раз остаться.
Дверь открылась, помощник пригласил меня в кабинет:
— Полковник ждет вас.
Очень интересно. По-моему, это я его жду, а он занимается черт знает чем. Впрочем, я не стал негодовать вслух. Я кивнул и решительным шагом вошел в кабинет. На незнакомца оглядываться я тоже не стал.
Полковник Лукашук не встал из-за стола при моем появлении, да я не очень-то на это и рассчитывал. Я прошел к его столу и с размаха плюхнулся в кресло рядом с ним. И не без удовольствия отметил, что мой демарш полковнику не понравился. Он был настолько глуп, что пробормотал:
— Кажется, я не предлагал вам садиться.
— Разве? — удивился я. — Значит, мне послышалось. Прикажете встать и вытянуться во фрунт, господин полковник?
Он побагровел. Глаза его, к моему удивлению, были вовсе не лисьи, они были рыбьи. И он их выпучил — к вящему моему удовольствию.
— Что вы себе позволяете? — прохрипел он.
— Я только спросил. К вашему сведению я не встаю даже при появлении Генерального прокурора России.
Он все еще тяжело дышал. Кажется, он пребывал в раздумьях: наорать на меня или попробовать договориться по-человечески. Благоразумие в конце концов взяло верх, и он успокоился.
— О чем вы хотели со мной поговорить? — спросил он, преувеличенно внимательно рассматривая бумаги, лежавшие у него на столе, и всем своим видом показывая, что я отвлекаю его от важных государственных дел по пустякам.
— Только несколько вопросов, — ответил я. — Небольшое, так сказать, интервью. Не возражаете?
Он озадаченно на меня покосился.
— Валяйте, — нехотя проговорил он.
Сейчас я тебе и наваляю, любезный.
— Скажите мне, господин полковник, — сладким голосом начал я, игнорируя его вздрагивания по поводу «господина», — в чем вы обвиняете Владимира Аничкина?
Рыбьи глаза медленно поползли из орбит.
— Я?! — Нужно отдать должное ему, роль свою он играл превосходно. — С чего вы взяли?!
— Ну как же! — откликнулся я. — Столько времени Аничкин томится в Лефортове — а ему даже обвинения не предъявили? Поймите меня правильно, я не конкретно вас имею в виду, а всю вашу «контору», — выдал я желаемое за действительное.
Вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Разве я мог предугадать такой подарок в виде таинственного незнакомца из приемной? И что главное — я поверил ему сразу и безоговорочно. Даже если бы я не поверил, все равно это хороший ход в разговоре об Аничкине с таким собеседником, как Лукашук. Это был бы единственно верный ход, даже если бы все оказалось блефом. Но я был уверен в своей правоте и правоте незнакомца, и сейчас мне оставалось только импровизировать.
— Откуда у вас такие сведения? — неожиданно спросил Лукашук.
И не так уж неожиданно, если разобраться.
— Ну что вы, господин полковник, — улыбаясь, развел я руками. — Разве я могу выдать вам свои источники информации? Мы ведь тоже не сидим на месте, работаем. Землю рогом роем. Ну так что же насчет Аничкина?
— Это информация секретная, — хмуро произнес Лукашук. — Она не подлежит огласке.
— Не понял. — Я покачал головой. — Вы что — действительно поверили, что я беру у вас интервью для газеты «Московский комсомолец»? — И тут я встал. — Позвольте представиться, господин полковник. Старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России, старший советник юстиции Александр Борисович Турецкий.
— Не называйте меня господином! — вдруг почти истерично попросил он.
Горбатого могила исправит.
— Простите, — сказал я мягко. — Как ваше имя-отчество?
Он удивленно на меня посмотрел и пожал плечами.
— Борис Борисович, — сказал он.
— Борис Борисович, — ласково заговорил я. — Неужели вы не понимаете, что упорствовать мне в этом вопросе — бессмысленно? Что вы хотите, чтоб я написал рапорт генеральному прокурору? Или известил об этом деле газеты? Неужели вы не понимаете, что только в сотрудничестве со мной вы можете не вляпаться в неприятности. Если уже не вляпались. Так, может быть, я помогу вам избавиться от них? А?
Я был доволен собой. По-моему, звучало убедительно. Но он все равно кочевряжился.
— Я не могу брать эту ответственность на себя.
Нет, он просто не знал, что ему делать. И тогда я снова пришел ему на помощь.
— Если хотите, давайте мы организуем встречу с генералом Петровым, — сказал я. — Конечно, мне это и самому нетрудно, но, думаю, и в ваших интересах помогать Генеральной прокуратуре.
Я блефовал, я импровизировал и не удивлюсь, если он догадывался об этом, но я протягивал соломинку, и он ухватился за нее, за что я никак не мог осуждать его.
Показалось, что он украдкой вздохнул с облегчением.
— Ну что ж, — сказал он и, приняв решение, обрел нормальный вид. — Думаю, устроим.
Еще бы ты думал по-другому, услужливый ты наш…
Разговор с генералом Петровым получился на редкость бездарным. Прошибить его почти не удалось. И только в конце нашей с ним беседы я сказал ему нечто такое, после чего он не знал, что правильнее: хвалить себя или ругать?
С самого начала он заявил, что время его лимитировано и он может уделить мне не более десяти минут. Он думал сразить этим следователя, но Турецкому было наплевать, сколько у генерала лишнего времени. Я повторил угрозу — доложить об этом деле генеральному прокурору и сообщить в газеты. Он и глазом не моргнул.