Последний маршал
Шрифт:
Когда она заканчивала школу, две профессии считались самыми престижными: экономист и врач. Все поступали в финансовые и медицинские. Родители Лили, московские медики во втором поколении, прочили родную дочь в мединститут, но она, упершись всеми четырьмя лапами, настояла на юридическом:
— Мне нужно. Ну и что, что у вас нет связей? Я сама смогу поступить! Я умная, я талантливая! Я хочу быть следователем!
Она всегда знала, что будет делать карьеру и добьется успеха. Но и на личной жизни креста тоже не ставила, поскольку с детства предпочитала играть в войну с мальчишками, чем прыгать с девочками в резинку (хотя, кстати, и в резинку она играла здорово и доходила до гигантской пятой высоты, когда резинку натягивают на уровне талии), — словом, в детстве она от отсутствия
Мама, узнав о ее чувствах к Аксенову, только сказала:
— В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань! — чем несказанно Лилю оскорбила.
Уж она-то своего любимчика никак не могла сравнить с конем, а считала чем-то средним между средневековым благородным разбойником и современным героем. И кто знает, возможно, к теперешнему возрасту Лиля и превратилась бы в загнанную домохозяйку, жену и мамашу-наседку, как все ее более «удачливые» одноклассницы, если бы в десятом классе ее вдруг не объявили «доской». В том смысле, что она — «доска, два соска», а лучше быть последней уродиной и тупицей, но иметь в шестнадцать лет грудь, бедра и откляченную попку.
Наконец-то дорогие одноклассницы нашли, чем припечатать эту «принцессу» Федотову! Пусть не воображает, что она лучше всех. И в тот же день, как негласный совет школьных авторитетов признал, что Федотова — «доска», благородный Аксенов слинял, исчез и растаял и даже глаза на нее боялся поднять, проходя мимо по коридору.
Но, как говорится, недолго музыка играла, и Лиля очень скоро убедилась, что во сто раз выгоднее иметь ее худощавую европейскую фигурку, чем пышные формы, которые к тридцати годам расплываются и превращают женщину в свиноматку. Но первый неудачный любовный опыт навсегда привил Лиле отстраненное и ироничное отношение к мужчинам. Когда она поступила на юрфак, такой сугубо мужской институт, то от поклонников у нее отбоя не было, но Лиля и на личные отношения перенесла свое жизненное кредо иметь дело только с личностями, у которых есть чему поучиться.
Сначала она догоняла в развитии своего избранника, затем некоторое время оставалась с ним на равных, а затем перегоняла и уходила, повесив его рога на стену как охотничий трофей. Почему, думала она, эти ослы так уверены, что если женщина красива, то обязательно с куриными мозгами, а если умна, то обязательно высушенная мымра? Сами себе роют яму своей ограниченностью! Ха-ха! Я вас всех еще тут перегоню и обставлю!
Таким образом, не теряя головы и всегда помня, зачем и для чего она живет и учится, Лиля к пятому курсу превратилась в опытную охотницу за сильной половиной человечества. Залучив в свои сети очередного умного и талантливого мужика, она постепенно высасывала из него, как паук из мухи, все, что только можно было: жизненный опыт, знания, секреты ремесла или, как модно стало говорить сейчас, его «ноу-хау», а также его связи, знакомства, всяческие ходы-выходы, крючки-зацепки, отмычки-ключи, без которых невозможно войти в узкий и весьма закрытый и опять же сугубо мужской мир юриспруденции. Но Лиля поставила себе цель не просто войти в него и занять место в середине звена, нет! Она и там собиралась опередить многих и очень сильных.
При этом не только охмуренная, облапошенная и обобранная до нитки, образно выражаясь, жертва не догадывалась, что действия Лили нечистоплотны, мягко говоря, сама Лиля этого не знала. Подымаясь от романа к роману, как со ступеньки на ступеньку, Лилечка Федотова оставалась такой естественной, милой и глубокой девушкой, предупредительной и интеллигентной, что невозможно было бы заподозрить ее в меркантильных интересах.
Наоборот, это она снисходила с высоты своего ума и обаяния к очередному страждущему обожателю, пребывала с ним некоторое время и исчезала, «как сон, как утренний туман», оставив покинутому любовнику самые лучшие воспоминания о себе. И даже если в глубине души мужчина и чувствовал себя обманутым, то винил в этом лишь собственный эгоизм и узость
А Лиля, повесив рога очередной жертвы на стенку, повышала себе планку и искала подходы к завоеванию очередной неприступной мужской особи. Неприступной не в смысле секса — о, такого-то мужчины, пожалуй, еще Бог не создал! Чтобы он и подкаблучником у своей благоверной мегеры не был, и сохранил целомудрие в браке? Но Лиле нужно было завладеть им не только в постели, а завладеть его душой, мыслями, планами и надеждами на будущее, иначе победа не принесла бы ей ничего полезного.
Александра Борисовича Турецкого она увидела и возжелала (другое, менее напыщенное слово не отразит полноты смысла!) уже давно, еще когда девчонкой работала один год перед поступлением в юридический секретаршей в прокуратуре Москвы. Родителям удалось пристроить туда непокорное чадо после того, как она при первом заходе провалилась на экзаменах в заветный юридический. Лиля сидела в машбюро и перепечатывала всякие протоколы и постановления следователей следственной части Мосгорпрокуратуры, а вокруг толпилась, как обычно, куча граждан, ошизевших от долгих поисков правды в коридорах Фемиды.
И тут, как пишут в романах, вошел он, и Лиля в него сразу влюбилась… Ну, на самом деле все обстояло несколько иначе, но не суть важно!
Старший следователь по особо важным делам, знаменитый «важняк» Турецкий проносился впопыхах, с невидящим взглядом, мимо стола заштатной секретаря-машинистки, не замечая ее и даже, кажется, не подозревая о ее существовании. То, что он — личность, и не просто даже личность, а вообще нечто непостижимое, как великий магистр ордена розенкрейцеров, она поняла с первого взгляда. Можно было даже ничего не знать об Александре Турецком, не слышать о его подвигах (а коридоры прокуратуры в этом смысле весьма прозрачны, и о подвигах Турецкого, как профессиональных, так и амурных, тут легенды ходили), но достаточно было бы раз взглянуть в его серые, с огоньком, глаза, чтобы ощутить физическую силу, исходящую от этого человека.
Так, когда сходятся единоборцы и становятся в стойку, они прежде всего оценивают возможности друг друга по взглядам и еще до начала боя предполагают, кто из них выйдет победителем.
Лиля, с первого взгляда оценив тогда возможности Турецкого, не усомнилась ни на секунду, что если бы ей и удалось крутнуть с ним роман, то это была бы просто егоочередная победа и ее скромное имя было бы внесено в серединку его донжуанского списка (ежели Турецкий вел таковой) даже без птичек и восклицательных знаков на полях. Ну еще бы! Ведь она всего лишь секретарша, пусть спасибо скажет, что посмотрел в ее сторону!
Поэтому тогда, семь лет назад, Лиля и думать о нем себе запретила. Так, грезилось что-то девичье в подушку, как бы все могло у них сложиться, если бы… Но днем она даже головы не поворачивала в его сторону, когда он входил. А то, что вошел именно он, а не какой-нибудь прокуратурский крючок, она чувствовала спиной и затылком.
Поступив на юрфак МГУ, она больше никогда не встречала Турецкого и даже забыла о нем — так ей казалось, хотя не помнить — еще не значит забыть. Он просто исчез с ее горизонта как «смутный объект желания». Лиля Федотова в этом смысле всегда была здравомыслящим реалистом.
После университета она два года отработала в районной прокуратуре. А когда Турецкому, уже работавшему в следственной части Генпрокуратуры, потребовался следователь в его бригаду и об этом спросили Федотову, она, не колеблясь, дала согласие поработать с «важняком» Турецким. Попав в группу и под начало Александра Борисовича, она — двадцатипятилетняя и уже не то чтобы умудренная, но опытная и самоуверенная женщина — поняла, что подсознательно все годы готовилась к этой встрече и собирается взять реванш. Турецкого она не забыла. Только теперь это уже не была любовь с первого взгляда юной Татьяны к подлецу Онегину. Скорее, это был бой между амазонкой и греческим воином, из которого она рассчитывала выйти торжествующей победительницей, волоча за собой на аркане плененного героя.