Последний маршал
Шрифт:
Да, теперь я понимал. Да, генерал Петров, а вы та еще штучка!
Аничкин продолжил:
— Они думали, что я сразу начну орать: хочу, мол, сделать важное государственное сообщение! По такому-то адресу находятся две атомные бомбы! Стране грозит катастрофа! Виновные генерал Петров, генерал Басов, работник администрации — приближенный Президента Васильев, генерал МВД Мальков…
— Как вы сказали? — заинтересовался я. — Васильев?!
— А вы что, знакомы?
— Да нет, — пожал я плечами. — Просто чем больше фамилий, тем лучше.
Он покачал
— Я знаю много, чтобы рассказать об этом, но очень мало, чтобы доказать. Боюсь, что вам придется очень потрудиться в поисках доказательств.
— Кое-что мы делаем, — заверил я.
— Как вы понимаете, местонахождение чемоданов я вам не раскрою, — сказал он твердо.
— И не надо, — замахал я руками. — Я еще жить хочу. Зачем им такой свидетель, как я. Головная боль только.
— Правильно, — кивнул он. — Я рад, что вы сами все поняли. Теперь, Александр Борисович, вы похожи на того велосипедиста, который должен крутить педали, чтобы не упасть. Или встать на их сторону.
— Знаю.
Он внимательно посмотрел на меня. Я кивнул ему и прикрыл веки: мол, все будет хорошо. Он улыбнулся. Кажется, он меня понял.
Я встал и протянул ему руку.
— Желаю удачи, — сказал он.
— И вам того же, — сказал я, внимательно глядя ему в глаза.
Пока есть такие офицеры, как он, да еще тот таинственный незнакомец из приемной Петрова, да Грязнов, да Меркулов, ну и я, разумеется, всякие там Стратегические управления спокойно спать не будут.
— До свидания, — сказал он.
— До свидания.
По лицу полковника Лукашука невозможно было понять, какое впечатление на него произвел наш разговор с Аничкиным. То, что он его слышал, не вызывало у меня никаких сомнений. Маска невозмутимости накрепко прикипела к его лицу. Да Бог с тобой, Лукашук. Я знаю, что ты мне скажешь сейчас.
Так и вышло. Он сказал:
— Вас ждет генерал Петров.
Я решил покапризничать.
— Потом, потом, — махнул я рукой. — Мне еще проголосовать надо.
Лукашук усмехнулся.
— Вот это вы успеете в любом случае, — сказал он. — Прошу в машину.
Возражать не имело смысла, и я полез в машину. Я искренне надеялся, что, если не успею проголосовать, этот факт не повлияет на становление многострадальной российской демократии.
Я имел право на это надеяться, не так ли?
Автомобиль резко дернулся и, не обращая внимания на светофоры, помчал меня к генералу Петрову.
Я хотел послушать, что мне предложат. Потому что у меня тоже было что предлагать. Я задумал рискованную операцию, граничащую с безумием, но игра стоила свеч. Я даже знал, что Петров с восторгом ухватится за мою идею.
Но одновременно мне казалось, что я не успею ему сделать предложение, поскольку он меня опередит.
А я как бы удивлюсь.
Глава 14
ЛИЛЯ ФЕДОТОВА
Лиля Федотова делила окружающих ее людей на две категории: личность и неличность.
— Ты не могла в таком возрасте до такого додуматься!
Между тем Лиля ясно помнила день и час, когда это произошло.
Было лето. Они всей семьей отдыхали на море в Юрмале. Лиля заболела, потому что втайне от родителей бегала со знакомым мальчиком купаться после захода солнца, нарушив сразу два строжайших запрета: не купаться одной и не купаться после того, как выпадет роса. В результате она простудилась и заболела. Она лежала в постели возле окна, в двухэтажном деревянном доме на окраине соснового леса. Она лежала одна-одинешенька в наказание — родители с братом ушли гулять.
Стемнело. Вдруг Лилю осенила догадка: однажды я тоже умру! Она даже расплакалась от страха и хотела закричать, хотя знала, что ее никто не услышит и не прибежит на помощь.
Выплакавшись, она долго лежала не шевелясь и рассматривала со всех сторон перспективу собственной смерти, пока к ней не пришло новое открытие: на свете есть миллион девчонок, да и мальчишек, которые бы сейчас с воем кинулись прятаться в шкафу и сидели бы там до возвращения родителей, но я — я, Лиля, так не делаю. Почему? Я не такая, как другие!
От восхищения перед собственной храбростью ей стало весело, страх улетучился, как не бывало, и она спокойно уснула.
С тех пор она начала делить людей на тех, которые поступают как все, и тех, которые поступают наоборот, себя, естественно, причисляя к последним.
«Как все» были неинтересными, плоскими, скучными. «Наоборот» — делали игру под названием жизнь веселой, сложной и захватывающей. Поначалу таких людей вокруг было мало, практически — она одна, но Лилю это не смущало.
Все хорошие девочки в ее классе учились хорошо — она, наоборот, считала учебу занудством и специально не старалась. Все после уроков искали по заданию пионерской дружины каких-нибудь ветеранов для подшефной тимуровской работы — Лиля бродила по арбатским переулкам в поисках особняка, в котором жила Маргарита, а на Патриарших прудах — нехорошую квартиру…
Единственной подругой ее в школьные годы стала тридцатилетняя художница по фамилии Грек, — Гречка, как все ее называли, — которая вела в их школе кружок художественной фотографии. И хотя Лиля не обнаруживала в себе никаких склонностей к искусству, она приходила к Гречке в кружок, а потом и домой на Плющиху, почувствовав притяжение сильной и талантливой личности.
Одних людей общение с сильной личностью подавляет и сводит на нет, других, наоборот, вдохновляет и заражает желанием тоже достичь чего-нибудь значительного в жизни. Общаясь с Гречкой, Лиля установила для себя еще одну истину, которую запомнила на всю жизнь: «Даже пинок под зад, полученный от личности, возвышает, в то время как, если тебя облает в трамвае баба с кошелкой, это не принесет ничего, кроме слез и унижения».