Последний Персидский поход
Шрифт:
В открытую Никитиным дверь вваливается особист – старший лейтенант Угаров, а с ним – батальонный начальник продовольственного склада, прапорщик Мелконян, и какой-то незнакомый ему, зачуханный боец из ОБАТО.
«Особняк» с торжествующе-грозным видом объявляет металлическим голосом:
– Старший лейтенант Никитин! Мы вынуждены произвести досмотр ваших личных вещей!
– На каком основании? – спрашивает Никитин.
– На основании имеющейся уНАСоперативной информации и предоставленныхМНЕполномочий! – гордо сообщает Угаров.
– И эти «полномочия», разумеется, подтверждаются соответствующим документом, подписанным военным прокурором? – не без ехидства спросил Никитин.
– Вот мой документ! – тычет Угаров Никитину в нос своей краснокорой «ксивой», - Если вы немедленно не подчинитесь моим требованиям, мы будем вынуждены применить силу!
– Да что вы говорите? – вполне искренне изумляется Никитин, и бросил взгляд на свиту старлея.
Левончик-кормилец, у которого спецназёрам всегда можно было разжиться лишней парой-тройкой коробок горных пайков, чтобы дотянуть до получки, стыдливо отводит свои маслянистые очи.
Солдатик из ОБАТО вообще не знает, куда деваться, дрожа от страха и явно мечтая провалиться сквозь землю поглубже, лишь бы оказаться подальше отсюда.
– Ну! – рычит Угаров, выдергивая из кобуры «макаров» и наставляя его на Никитина. Этому дауну невдомек, что любой офицер СПЕЦНАза, терпеть не может когда на него наставляют ствол, а еще – когда и понукают. Поистине ангельскому терпению Никитина приходит конец.
Сначала «макаров» улетел в дальний угол.
А потом Никитин точным, расчетливым ударом правой, изо всей дури, заехал Угарову прямо в «пятак».
Улететь далеко ему стенка помешала. Треснувшись башкой, особист сполз на пол. Из расквашенного соплевыделяющего органа обильно хлынула кровянка на хэ-бэ.
Никитин стоял над ним, пыхтя, и явно сдерживал себя, чтобы не врезать тому ещё.
На шум повыскакивали из своих комнат в коридор офицеры, проживавшие в модуле. В дверном проеме сразу возникает толпа. Среди них Карась, Боцман, из-за спин выглядывает долговязый Змей, торчит рыжая макушка нашего «истинного арийца» Андрюхи Райнеке, выше всех маячит цыганистая голова Кирпича. Только Шуры почему-то среди них не видно.
– Что тут за чертовщина? – Протиснулся сквозь толпу офицеров в исподнем Змей – единственный из всех собравшихся, одетый по форме. Его, как старшего по званию, безропотно пропустили.
– Да вот, товарищ майор, - указывает Никитин рукой на все еще бесчувственное туловище верного дзержинца-ежовца, прикорнувшее у переборки, – Ворвался сюда, ко мне, ни свет, ни заря, чего-то орать начал, пистолетом махать. А потом споткнулся вдруг о порожек, упал на пол, и сопатку себе разбил. Верно, ребята? – спросил я у перепуганных «понятых».
Майор огляделся.
– А я что? – снова отводит свои бегающие глазки «застенчивый воришка» Левон-джан,- Я ничего не видел. Я сзади стоял.
Зачуханный ОБАТОшник вообще лишился дара речи и лишь с готовностью часто кивает головой. У него сейчас, видно, одна мысль: как бы живым отсюда уйти. О нравах и обычаях СПЕЦНАЗа в батальоне обслуживания ходят легенды и саги.
– Ай-яй- яй! Какая неприятность! – Змей с любопытством наблюдает за попытками слегка, но не до конца очухавшегося Угарова подняться с полу, – Что же вы так, товарищ старший лейтенант? Под ноги смотреть надо! Так недолго и шею себе свернуть.
«Сотрудник губчека», опираясь о стенку, все же умудряется принять полувертикальное положение. Вид у него самый жалкий, но он все еще пытается хорохориться. Зажимая одной рукой обильно кровоточащий чухальник, второй начинает лихородочно шарить в пустой кобуре.
– Да я… Всех вас… Сгною! … Под трибунал! … Всех до единого!… Все про вас, про всех знаем! Да мы…
– О чем это он? – спрашивает Змей у Никитина, одновременно нанося разбушевавшемуся Угарову малозаметный, но весьма чувствительный тычок двумя пальцами, указательным и средним, в правое подреберье.
Издав звук, похожий на тот, что издает кухонная раковина, всасывающая в себя остатки воды после засора, «особняк» снова сползает по стенке на пол.
– Бредит, наверное, - пожимает плечами Никитин.
– Чего стоите, хлопцы? – обращается Змей к собравшимся, – Не видите, что ли? Человеку плохо! Помочь надо.
К «больному» протискиваются сразу несколько человек.
– Погодите, зачуток, - Змей вынимает из кармана «песочки» плоскую металлическую фляжку, отвинчивает крышку и, не жалея, щедрой рукой, поливает старлея ее содержимым. Комната сразу наполняется ароматами спиртзавода.
Остаток начальник разведки вливает в судорожно хватающий воздух рот жертвы.
Угаров, закашлявшись, открывает мутные глаза, пытается что-то сказать, но уже поздно.
– А ну, ребята! Раз-два, взяли!
Четыре пары рук приподнимают особиста, как пушинку, хотя в нем, на вид, не менее 90 кг живого весу.
– Подождите! – кричит Никитин, и, выщелкивая магазин из «Макарова», запихивает его особисту за пазуху, – Теперь можно выносить!
Протащив по коридору, особиста вытаскивают на крыльцо.
И на:
– Три-четыре! – раскачав свою ношу, спецназёры разжимают руки.
Пролетев метра три, Угаров тяжело плюхается в тягучую пыль. Она заметно смягчает динамическую силу падения, так что за целостность его костей никто не переживает.
А где Шура?– спросил Змей.
Офицеры переглянулись и все дружно бросились к двери Шуриной комнаты.