Последний Персидский поход
Шрифт:
Борттехник, в грязном комбезе, поднимавшийся по аппарели в самолет и слышавший разговор, одобрительно хмыкнув, сплюнул.
– Неплохо! – оценил он, глядя, как…
…военкоматский майор, пригнувшись, бежит за своей «фурой»,
– Я бы добавил!
– В другой раз, – ответил Кирпич, брезгливо вытирая ладонь о мокрый брезент ГАЗ-66.
Майор, тяжело дыша, вернулся, держа в руках мокрую фуражку. Побывав в луже, она утратила свое великолепие и напоминала коровий блин.
– Вы…Ты… Я…,– владелец обгаженной фуражки никак не мог прийти в себя.
Кирпичников спокойно наблюдал за тщетными потугами майора «сохранить свое лицо», как говорят китайцы.
– Ну что, поехали? – самым невинным тоном спросил он, залезая в кузов.
Майор, сделал два шага кабине, залез в неё
– Я этого так не оставлю! – «родил» он, наконец, в пустоту и, сильно хлопнув дверцей «шестьдесят шестого», скрылся в кабине.
***
Титры: Пустыня. Провинция Фарах. Афганистан.
2 июня 1988 года.
Светало.
Двое убитых солдат были завернуты в плащ-накидки и лежали рядом с БТР. Бойцы боялись смотреть в их сторону. Почему-то в присутствии покойников все начинают разговаривать тихо, чуть ли не шепотом. Хотя их больше нет, и они не услышат.
Земляк Ярошевича, - боевой сержант - вместе с ним призывавшийся и вместе с ним прошедший «учебку», сидит у колеса БТР, и обалдело смотрит на то, как из-за горной гряды выползает солнечный диск. Кажется, они были с ним из одной деревни…
Никитину с Шурой не до сантиментов, хотя на душе, конечно, гадко. Шура смолит «бычок», держа его, словно урка, большим и указательным пальцами левой руки, грязными и потрескавшимися.
Кроме своего «холодного груза», у нас есть еще есть «мясо» - трое забитых духов, плюс четыре женщины и двое детей, тоже, увы, «холодные». Лежат рядком около «Симурга», накрытые одеялами.
Их братская могила будет здесь же, неподалеку, в камнях. Четверо бойцов – татары и башкир - большими лопатами с БТРов и киркой роют могилу. Оставлять свои художества на виду недостойно людей, читавших в школе «Евгения Онегина».
Пятый, сержант-казах, стоит рядом с убитыми духами и их пассажирами, и читает молитву на арабском, закинув автомат на спину, и выставив ладони к небу на уровне лица, поминутно проводя ладонями по трехдневной щетине, но на слух чувствуется, что молитвы он знает плохо, оттого часто запинается.
– В конечном счете, мы почти не нарушаем законы их веры. Мусульманин, умерший в пути, должен быть похоронен у дороги, возле того места, где оборвалась его жизнь, – говорит Шура Никитину.
– Аллах Акбар, – мрачно поддакивает Никитин с некоторой иронией.
– Не ерничай,– почти ласково, но наставительно, как отец сыну, говорит Шура, - это фраза означает всего-навсего: «Бог велик». Ты будешь спорить?
Солдаты уложили «холодных духов» под камушки и укладывали последние камни на их могилу.
Сложнее с двумя женщинами и трехлетним ребенком, которые все ещё живы, несмотря ни на что. Одна из «ханум» ранена в живот и смотрится очень плохо. Она не дает себя перевязать, чего-то мыча и отталкивая руки нашего санинструктора. Пришлось ограничиться уколом промедола через ее бесформенный балахон и ватным тампоном, примотав его тоже сверху.
Вторая, очень молодая, ранена в ногу ниже колена, в кость, она в сознании, и прижимает к себе девчонку-трехлетку, у которой пулей из КПВТ начисто снесена кисть руки. Самое ужасное, что обе они в полных чувствах, хотя бойцы впороли обеим промедол.
Ребенок на руках у матери, с перевязанной культяшкой руки, даже не плачет. Ее глаза – два темных, ничего не понимающих, знака вопроса: «За что?».
Никитин отводит взгляд. Эти глаза будут преследовать его до Судного дня. И будет ему на том свете такая пытка: вечно смотреть в глаза этого афганского ребенка, не имея права ни отвести взгляд, ни сомкнуть веки.
Шура, отбросив «бычок», резко сорвался с места и, подскочив, дал «пенделя» одному из бойцов, у которого в руках, невесть откуда, оказался фотоаппарат «ФЭД». Он этим фотоаппаратом щелкал своих друзей, которые позировали возле дырявого «Симурга».
– Ахметов! Твою мать! Убью гада!
Боец от пенделя упал, растопырив руки.
Хрясь! Дзынь! Старенький аппарат разлетелся о камни вдребезги.
– Да я…- оправдывался боец, вставая, – Да здесь же ничего такого…– на всякий случай стараясь не приближаться к Шуре.
Но Шура – мастер спора по боксу – и с такого расстояния достал его ударом по носу.
– Я же не убитых снимал,– жалобно сопливился боец, - Если бы их, тогда, конечно…
– Молчать, сука! – перебил его Шура. – Тебе говорили, чтоб на боевых никаких фотоаппаратов? У-у-у…! А вам, гиены рода человеческого,– Это обернулся он тем, кого фотографировали, – все дембельские альбомы порву!
***
Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР.
2 июня 1988 года
Отделение бойцов комендантского взвода, выстроившись за оградкой соседней могилы, нестройно, вразнобой дали три холостых залпа из АКСУ-74, именуемых в войсках «ублюдками».
Деревянный ящик, который даже не задрапировали кумачом в военкомате, на веревках стали опускать в могилу.
Потом пошли провожающие цепочкой брали по горсти земли и кидали на ящик.