Последний полет «Ангела»
Шрифт:
— Я так рада тебя видеть! — тихо проговорила Гера. — За цветы спасибо, но лучше вручи их маме.
Она крикнула куда-то в глубину квартиры:
— Мама! Вот и пришел Алексей.
Ей пришлось эти слова произнести громко — в большой просторной комнате, в которую была открыта стеклянная дверь из передней, звучала музыка, было людно: кто-то из гостей танцевал, кто-то чинно беседовал у столиков с кофе, рюмками и разномастными бутылками.
Хозяйка дома выплыла в прихожую — тоже в вечернем длинном платье, сдержанно-величавая и приветливо-улыбчивая. Алексей преподнес ей цветы, представился.
«Сейчас протянет руку для
— Меня зовут Алевтина Васильевна… Герочка много о вас рассказывала. — Она оценивающе осмотрела Алексея. — Да, именно такими, молодыми и мужественными, я и представляла людей вашей профессии.
В голосе Алевтины Васильевны слышалось сдержанное восхищение. Она все делала величаво-сдержанно: говорила, двигалась по квартире, удостаивала своих гостей вниманием. Алексей только намного позже понял, что именно такая манера поведения в представлении Алевтины Васильевны и ее друзей несет на себе печать аристократизма, выделяет из массы серых людей, с которой, они, увы, вынуждены общаться.
Алексей не успел никак отреагировать на неожиданный комплимент, а Алевтина Васильевна уже мягко, настойчиво взяла его под руку, увлекла в гостиную.
— Я вас должна представить отцу Геры.
Станислав Валентинович беседовал с мужчиной чуть старше того возраста, который принято называть средним. Он вяло протянул руку, и Алексей подумал, что вот странность — у известного хирурга такая мягкая, изнеженная рука.
— Теодор, — назвал себя его собеседник.
— Теодор Петрович — старый друг нашей семьи и мой заместитель… естественно, на работе, — не без кокетства сказала Алевтина Васильевна. — Остальным гостям представлять вас не буду, у нас это не принято, каждый знакомится самостоятельно и сообщает о себе только то, что считает необходимым.
Теодор Петрович добродушно улыбнулся:
— Да, к счастью, здесь анкеты не заполняют.
Алексей понял, что все они хорошо знают, где он работает, и уже определили свое отношение к этому факту. Тем лучше, не надо играть в прятки.
— Зовите меня просто Теодор, — предложил заместитель Алевтины Васильевны. Он не без юмора добавил: — Друзья зовут меня Тэдди, но по всему видно, что такие штучки вам не по вкусу.
Был он таким, каким изобразила его в разговоре с Алексеем Гера. Высокий, спортивный, одет с той особой тщательностью, которая нынче в моде у деловых, серьезных людей. Уходили в недавнее прошлое джинсы и пестрые куртенки, в которых щеголяли седовласые преуспевающие граждане и гражданки, дабы придержать ускользающую молодость и оттенить свои материальные возможности, полезные связи: непросто достать фирменные вещи… Уважающие себя люди теперь предпочитали строгие костюмы без всяких там клеток и легкомысленных кантиков.
«Для каждого времени своя одежка», — изрекла однажды Алевтина Васильевна. Вот и Теодор Петрович предпочитал, чтобы при взгляде на него вспоминались строгие, требовательные руководители коллективов, у которых даже внешний облик свидетельствует о любви к дисциплине и порядку. У себя в универмаге однажды пришлось ему вникать в конфликт, возникший между продавцом и шумной, крикливой очередью, выстроившейся за импортными костюмами. Теодор Петрович пытался спокойно, с достоинством растолковать крикунам, что полученная
Алексей поймал себя на том, что слишком уж пристально рассматривает Теодора Петровича — только ли потому, что этот элегантный, словно только что сошедший с обложки киножурнала тип набивается в мужья Гере? «А чего? — подумал Алексей, — такой ведь действительно обеспечит ее икрой, билетами на заезжих эстрадных знаменитостей, вояжами в Сочи и бриллиантами на шею. Но ведь все равно сядет…» — эта быстро мелькнувшая мысль доставила удовольствие.
— Не смотрите на меня так косо, молодой человек, — доброжелательно улыбнулся Теодор Петрович, — мы с вами действительно соперники, но в разных возрастных и весовых категориях. Герочка сама выберет.
Он словно бы выставлял напоказ свою привлекательность.
— Я уже выбрала! — громко сказала Гера. — Папа, ты хоть усвоил, что я тебе представила своего жениха?
Алексей хотел объяснить, что Гера шутит, но девушка крепко сжала руку: помолчи. И он ничего не сказал, не возразил. Гера это отметила, благодарно заглянула ему в глаза, оживилась, раскраснелась, потащила Алексея от одних гостей к другим, и скоро он уже вконец запутался, кто есть кто в собрании чинных, хорошо воспитанных людей.
В этой квартире музыка звучала приглушенно, люстры горели вполнакала, здесь говорили вполголоса, и рюмки поднимали, не чокаясь, без звона. Алевтина Васильевна, неслышно проплывая по комнате, зорко следила за тем, чтобы все было в порядке на столиках, не убыли орешки в вазах и не остывал кофе, принесенный домработницей в накрахмаленном переднике.
Таких больших квартир Алексею еще не доводилось видеть, семьи его друзей жили в стандартных двух или (роскошь) трехкомнатных квартирках типовых домов, где потолки низко нависали над головами, а коридоры напоминали узкие пеналы.
— Ничего себе устроились, — сказал он Гере.
— Мой папа известный хирург, — напомнила, она.
— Я понимаю…
— Моя мама не менее известная торговая деятельница, — с непонятной интонацией продолжала девушка.
— Не заводись, — предупредил Алексей, уже несколько узнавший ее характер. — Я не хочу быть свидетелем семейных драм.
— Пожалуйста, обойдись без своей юридической терминологии, — Гера явно нервничала, она не могла сдержать себя, говорила колкости и от этого нервничала еще больше.
— Я и в самом деле впервые в такой роскошной квартире, — примирительно объяснил Алексей.
— Такие вот гнездышки разбросаны по всему городу. Пока вы строите лучшую жизнь, некоторые ее уже имеют.
— В этом городе тридцать процентов семей еще живут в коммунальных квартирах, — резче, чем хотел, проговорил Алексей.
Она добилась своего, неприязнь ее постепенно передавалась и ему. Гера налила в хрустальный стакан сок, бросила разноцветные шарики, объяснила Алексею: