Последний полет «Жар-птицы»
Шрифт:
Как ни странно, приблизительно те же чувства испытывал по отношению к старику и Седов. Солодовников это понял в тот момент, когда Лев Игнатьевич предложил старику еще мяса, а тот коротким взглядом отказался и показал глазами на Солодовникова. У Седова дрогнула рука, он отодвинул свою тарелку и произнес:
— Разрешите представить, Артем Николаевич, Серафим Валерьевич Косоруков. Один из крупнейших акционеров нашей корпорации.
Старик улыбнулся, продемонстрировав прекрасные зубные протезы, и протянул руку Солодовникову.
— Для друзей просто Серафим Валерьевич!
Они церемонно пожали друг другу руки. Причем Солодовникову пришлось приподняться, чтобы дотянуться до протянутой руки старика. Не дожидаясь того момента, как Солодовников опустится, Косоруков заговорил.
— Вы уж извините меня, Артем Николаевич, что мы отказались от ужина в вашем уютном кабинете, но сами видите, попасть к вам для меня весьма проблематично. И даже не в том смысле, что у вас лифты не оборудованы. Нет, конечно. Просто я не люблю, когда на меня обращают внимание и мое лицо фиксируют камеры видеонаблюдения. А здесь нам никто не помешает и никто не узнает о нашей беседе.
Солодовников удивленно поднял брови: кому, как не ему было знать, что все заведения общественного питания в городе принадлежат начальнику налоговой инспекции, а значит, он будет знать об этой встрече уже через полчаса, а далее, по цепочке, и все нужные люди города тоже. Будто предчувствуя это, Косоруков быстро развеял его сомнения.
— Никто не узнает, Артем Николаевич, не волнуйтесь. С некоторых пор Дмитрий Федорович уступил нам это заведение. Теперь оно принадлежит нашей корпорации.
— Ведь так, Лев Игнатьевич?
И Седов кивком головы подтвердил слова Косорукова.
Артем Николаевич выпил еще вина. «Очень интересно, — подумал он. — А что еще уже принадлежит корпорации в городе?» Вслух же он произнес:
— И что же это за конфиденциальный разговор?
Косоруков вытер губы салфеткой и пристально посмотрел на Солодовникова.
— То, о чем я хочу у вас попросить, будет выглядеть очень и очень странно, на первый взгляд, но, тем не менее, прошу отнестись к моей просьбе очень серьезно. Тем более, что она будет весьма щедро оплачена.
Артем Николаевич напрягся. Он, конечно, предполагал, что разговор будет приблизительно в этом духе, но не ожидал, что он будет таким прямым. «Хотя, если подумать, чему удивляться, один раз ведь он уже взял деньги от корпорации, чего сейчас перед ним ломать комедию».
— Слушаю вас, — ответил Солодовников и потом добавил: — Сделаю все что в моих силах.
Косоруков прищурился.
— Я хотел бы попросить вас закрыть музейную площадку в парке.
От неожиданности Солодовников даже приоткрыл рот.
— То есть как: закрыть? На время? На ремонт?
Он еще хотел спросить: «А зачем вам это надо?», но вовремя одумался. Все равно бы не ответили.
— Нет, не на время. Насовсем.
Он кивнул головой Седову, и тот продолжил:
— К нам обратился хорошо известный вам предприниматель Панкратов с предложением построить на этом месте церковь. И нам кажется, что эта идея очень своевременная. Он даже готов полностью взять на себя финансирование. Ну, а мы подготовим проект и берем на себя всю стройку.
— Но, как же народ, депутаты? — заикаясь, осведомился Солодовников.
— За депутатов не волнуйтесь, это не ваша забота, а общественность… — Седов взял в руки бокал вина и отхлебнул. — К вам же уже обращался отец Сергий с просьбой о строительстве храма. Думаю, он человек деятельный, легко разъяснит людям, зачем в городе нужна еще одна церковь, организует крестный ход, моления. И все будут согласны.
Солодовников замолчал, собираясь с мыслями.
— А экспонаты? Уникальные самолеты? Куда их деть?
— Передадите их в другие музеи, из чего-то можно будет сделать памятники, установите на перекрестках города, будет очень символично, а остальные продадите. Деньги можете пустить на ремонт жилого фонда.
— Но не в нашем городе. Мы же строим и учим летать самолеты. Меня не поймут.
— Не волнуйтесь, все будет выглядеть так, как будто вы поддадитесь давлению народа. Вы будете сопротивляться до последнего.
Солодовников открыл было рот, чтобы еще что-то спросить, но вдруг осекся и замолчал, переваривая пищу и услышанное. Ему стало понятно, что где-то в другом месте, но, несомненно, более влиятельном, чем этот ресторан и даже его кабинет, уже все решено, его просто ставят в известность, и лучше не спорить, а просто согласиться, да еще поинтересоваться о величине гонорара за услугу.
— А сколько я получу, — в конце концов спросил Солодовников, и нехотя добавил: — За свое согласие?
Седов кинул взгляд на Косорукова и ответил:
— В два раза больше, чем в последний раз.
Ресторан «Шахрезада», примерно тоже самое время. Банкетный зал. Поминки Евгения Журавлева и Рината Регулаева
Банкетный зал ресторана «Шахрезада» был рассчитан на большие и шумные компании. Нависающая над головами люстра в виде большого колеса с оплавленными свечками, картины с видами охоты и муляжи голов оленей, кабанов и медведей на стенах должны были, по замыслу дизайнеров, создавать образ большой залы в каком-то средневековом замке, в котором хорошо гуляется компаниям лихих и щедрых охотников.
Именно поэтому небольшая группа людей, скромно и тихо сидящая в самом дальнем углу зала, выглядела сиротливо и неуютно.
Все сидели молча, опустив голову, и явно не знали, как себя вести и что говорить. Тетка Евгения Журавлева, Анна Сергеевна, не расставалась с флаконом нашатырного спирта, и то и дело прикладывалась к нему, чтобы не потерять сознание. Мать Жени Журавлева, Галина Сергеевна, была похожа на живую мумию и практически не реагировала на обращения к ней.
Лишь изредка она поднимала глаза и обводила взглядом зал, как будто искала кого-то среди присутствующих.