Последний секрет Парацельса
Шрифт:
– Так есть или нет? – повторил Лицкявичус.
– Где он? – вместо ответа спросил Кадреску голосом, которым можно было резать железобетон.
Лицкявичус лишь кивнул в сторону прозекторской. Я поднялась, чтобы следовать туда, но Леонид сделал запретительный жест рукой и толкнул дверь.
– Пусть он сходит один, Агния Кирилловна, – тихо сказал Лицкявичус. – Если я прав, а так оно, очевидно, и есть, ему понадобится некоторое время.
Я снова опустилась на стул. Теперь, вспоминая, как мы с Леонидом начинали работу над этим запутанным делом, я, как мне представлялось, стала понимать то, на что раньше либо не обращала внимания, либо считала всего лишь очередной странностью характера патологоанатома ОМР. Его реакция на людей, оказавшихся на улице, умерших в одиночестве, – единственный раз, когда этот человек не выглядел равнодушным. Что я знаю о Леониде Кадреску? Вообще ничего! Думаю, что и Лицкявичус не особенно продвинулся в этой области. Разумеется, он тщательно проверял всех, кого брал на работу, но ему, как руководителю, достаточно знать лишь о профессиональных качествах сотрудника, ведь нам не приходится работать в офисе бок о бок, мы встречаемся лишь тогда, когда того требует необходимость. Из всех, с кем мне пришлось до сих пор столкнуться в ОМР, Кадреску оставался самым закрытым – настоящая terra incognita в человеческом облике! Он мало и неохотно говорил, частенько отключался прямо во время разговора, словно его совершенно не интересовало мнение собеседников, и тем не менее умудрялся следить за беседой и прекрасно слышал и запоминал каждое сказанное слово. Помню, мое первое впечатление о Леониде было тяжелым – этот человек вызвал у меня легкую дрожь. Теперь, пообщавшись ближе (если в отношении Кадреску вообще применительно такое слово), я открыла в нем множество положительных качеств помимо того, что он классный специалист. И за все это время я не узнала о Леониде ни единой крупицы личной информации – женат ли он, имеет ли детей, живы ли его родители? Ничего такого. Полагаю, Лицкявичус – тоже. Хотя, пожалуй, о наличии или отсутствии жены он должен бы знать, ведь Леониду наверняка пришлось при приеме на работу как минимум предоставить свой паспорт!
Шло время, а мы с Лицкявичусом по-прежнему сидели в коридоре, не разговаривая, не глядя друг на друга. Наконец, дверь прозекторской вновь отворилась, и Кадреску вышел в коридор. Он выглядел постаревшим лет на десять.
– Тело нужно перевезти как можно скорее, – сказал он на удивление твердым голосом. – Я хочу постараться получить образцы этих бактерий, если, конечно, мы имеет дело с таким же случаем. Все говорит об этом.
– Кто этот человек, Леонид? – спросила я. – Он и в самом деле ваш брат, или…
– Это мой брат Константин, – быстро ответил Кадреску. – Он… в общем, я ничего не знал о нем вот уже лет десять-двенадцать. Мы не общались.
– Потому что он был…
– Наркоманом, – кивнул Леонид.
– Думаю, – сказал Лицкявичус, – нам придется поподробнее поговорить на эту тему. В машине, – добавил он.
Кадреску возражать не стал.
…Он прекрасно помнил тот день, когда брат ушел из дома. Вернее, когда отец выставил того за дверь, пригрозив: если Костя вдруг вздумает вернуться, будет вызвана милиция и его посадят за воровство.
С самого рождения братья Кадреску были совершенно разными, словно споря с природой, наделившей их одинаковой внешностью. Характеры их различались настолько же, насколько день отличается от ночи. Мать всегда боялась за будущее Лени, потому что он рос тихим, неразговорчивым мальчиком, не любившим общество сверстников и проводившим часы в полном одиночестве. Единственным другом Лени был большой лохматый пес Ларс, которого продали отцу пацанов под видом чистокровной немецкой овчарки. В щенячестве, возможно, Ларс и напоминал отпрыска этой благородной породы, но с каждым месяцем становилось все яснее, что пес не имеет с ней ничего общего. Отец сокрушался, что зря выбросил на ветер деньги, поверив мошеннику, а Лёне было плевать, что собака не отвечает требованиям клуба: он любил пса сильно и безоговорочно, как родители детей. Он разговаривал с ним, и это беспокоило мать больше всего: почему, скажите на милость, ребенок общается с животным, а со сверстниками старается вообще не контактировать? В раннем детстве один «хитроумный» врач поставил Лёне диагноз – аутизм. Мать впала в истерику и принялась таскать ребенка по врачам. В конце концов выяснилось, что специалист ошибся, приняв легкое расстройство личности за тяжелое и неизлечимое заболевание. Тем не менее, глядя на младшего сына (Леня родился на двадцать минут позже Костика), мать не могла не переживать за его будущее. Однажды он нашел на даче труп кошки, попавшей под машину. Мать пришла в ужас при виде Лени, копающегося в ее внутренностях. Перед ним на лавочке лежал неизвестно где добытый медицинский атлас, открытый на нужной странице. Мать тогда сочла это ранним проявлением жестокости и снова отвела мальчика к врачу – на этот раз к детскому психиатру. Психиатр оказался человеком, умудренным опытом, поэтому не стал сразу наклеивать ярлыки. Несколько раз встретившись с Леней и получив вполне вразумительные ответы на вопросы, касающиеся его непонятного интереса к смерти, доктор успокоил нервную мамашу: с вашим сыном все в порядке, он просто слишком любознателен и скорее практик, нежели теоретик. Нельзя сказать, чтобы женщину такой «диагноз» удовлетворил, но, по крайней мере, она перестала опасаться, что из младшего сына со временем вырастет маньяк-убийца.
Константин, напротив, никогда не доставлял родителям хлопот. Он рос веселым, общительным парнем, в доме всегда было полно его друзей. Старший сын играл с отцом в футбол, ходил на рыбалку, в то время как младший предпочитал общество животных и хорошую книжку. Костика любили родичи и соседи, а Леонида сторонились, так как никогда не могли понять, что же у него на уме. Начиная с восьмого класса Костю видели в компании девочек. Они менялись со скоростью света, родители не успевали запомнить имя очередной одноклассницы, как ей на смену приходила следующая. Леня, напротив, казался совершенно равнодушным к противоположному полу и даже не глядел в сторону девочек. Они, понятное дело, тоже предпочитали его не замечать, ведь у парня имелся брат, с которым можно весело провести время. Так кому нужен странный мальчик, взгляд которого устремлен сквозь тебя?
А в выпускном классе случилась настоящая беда. Случилась не с Леонидом, как всегда боялась мать и предполагал отец, а именно с Костиком, чудо-мальчиком. На самом деле ничего экстраординарного не произошло, все шло как обычно: дурная компания, развязные девицы и люди, для которых наркомания – не болезнь, а бизнес, не хуже любого другого. Мать корила себя за то, что вовремя не заметила изменений в характере и поведении старшего сына, отец – за то, что не выпорол его в первый же раз, когда тот пришел домой под кайфом. Потом стало уже слишком поздно. Из дома пропадали вещи – сначала ценные, затем те, что можно загнать за пару сотен рублей. Шли годы. Леонид поступил в медицинский институт. Константин не учился и не работал, да и дома появлялся лишь для того, чтобы в отсутствие родственников поискать что-нибудь на продажу. Когда продавать стало нечего, Константин выпрашивал деньги у матери, плакал, клялся завязать с наркотой – но только не прямо сейчас, потому что прямо сейчас ему необходима доза. Сначала мать жалела и давала. Потом перестала. Она несколько раз устраивала сына в клинику. Он благополучно проходил курс лечения и тут же возвращался к старым приятелям, которые никогда не оставляли друга в беде и всегда готовы были предоставить ему шприц и возможность закумариться. В один прекрасный день, получив очередной отказ, Константин в запальчивости ударил мать. При этом присутствовали Леонид и отец. С трудом оттащив Костю от матери, они вышвырнули его за дверь. Вслед парню полетели слова, которые Леонид помнил и по сей день.
С тех пор он ни разу не видел брата. Не то чтобы Леонид постоянно думал о нем, нет, ведь жизнь берет свое, боль стирается, но не уходит: так на листе бумаги все равно остается отпечаток карандашного рисунка, сколько бы раз ни работал над ним ластик. И каждый раз, видя на улице группу людей соответствующего вида, Леонид думал о Костяне – где он, жив ли еще? Ему казалось, что жив, потому что с детства их связь была очень крепкой. Константин был единственным человеком среди окружающих, который принимал Леню таким, какой он есть. Ему не требовалось справок от врачей, чтобы понять, что его брат, каким бы странным ни казался всем остальным, просто другой, и в этом Костя не находил ничего невероятного.
И еще Леонид думал, что почувствует, если с Костиком случится беда. Не та, которая уже произошла и перевернула всю его жизнь с ног на голову, а настоящая. Но он ничего не почувствовал.
На работе мне, как обычно, почти удалось отключиться от всего – от ОМР, от предстоящей свадьбы, от Леонида и его брата – хотя последнее оказалось сделать труднее всего: как ни старалась, мыслями я постоянно возвращалась к нашему патологоанатому. Рассказывая нам о своем брате, он, как обычно, не отличался многословием, но я не сомневалась, что Кадреску глубоко переживал его смерть, хотя по его непроницаемому лицу никогда ничего нельзя сказать точно. Лицкявичус заикнулся было о том, не поручить ли вскрытие другому специалисту, раз уж выяснилось, что это касается лично Леонида, но тот неожиданно оскорбился и сказал, что не ожидал от нас такого недоверия! Нам с главой ОМР пришлось потратить немало усилий, чтобы уверить патолога, что мы всецело ему доверяем, а потому, если он и в самом деле чувствует в себе силы заниматься вскрытием, то он, конечно же, может это делать.
В перерывах между операциями я мельком виделась с Луткиной и поинтересовалась, не появлялась ли Ляна. Та ответила отрицательно и заметила, что все остальные на месте и даже явились без опоздания. Что ж, по крайней мере, это радовало, хотя отсутствие девушки всерьез меня беспокоило: надеюсь, наша с ней размолвка не заставили ее срочно собрать вещички и отправиться домой восвояси, бросив учебу? Да нет! Господи, какие глупости лезут в голову, когда она прямо-таки лопается от избытка информации и проблем, с ней связанных.
Я ждала звонка от Туполева, поэтому удивилась и встревожилась при виде его самого, поднимающегося мне навстречу в кабинете Охлопковой. Заведующая передала через дежурную сестру, чтобы я зашла к ней сразу после операции в урологии, а это ничего хорошего не сулило. Нет, у нас прекрасные отношения с начальницей, но я предпочитаю держаться подальше от тех, кто может как-то повлиять на мою судьбу просто потому, что стоит выше меня по положению.
– Агния Кирилловна, – заговорила Охлопкова, прежде чем Туполев успел открыть рот, – вы только не волнуйтесь и, ради бога, не принимайте на свой счет!