Последний шанс
Шрифт:
Иван Иванович в чем-то был согласен с Генераловой: во избежание кривотолков надо информировать население. Но не ему обсуждать узаконенные порядки.
Орач достал из папки портрет Кузьмакова (без бороды) и показал Генераловой:
— Не подскажете фамилию?
Женщина охнула:
— Прудков Кузьма Иванович. Мастер «золотые руки». Это он помогал академику ухаживать за машиной. Неужели?.. — понизила Генералова голос до шепота. — Он...
— Уволился?
— Две недели тому. Но обещал на днях заглянуть к нам. Без него же машина ходить не будет!
«Ишь куда тянутся корешки!» — подумал Иван Иванович. Он не сомневался, что «мастер золотые руки» Кузьмаков не бескорыстно взял на себя обузу обслуживать машину заместителя директора по кадрам. Зачем-то он ее обхаживал. С какой целью?
— Екатерина Ильинична, извините за профессиональный термин, как вы вышли на... Прудкова?
— Как он стал механиком моей машины? — улыбнулась Генералова.
Она с полуслова понимала, что интересует Ивана Ивановича.
— Да.
— Однажды я помяла крыло. Знаете, не люблю, когда кто-то меня обходит и маячит перед глазами... Я искала новое крыло. А Пряников все может, это на шахте не секрет. Обращаюсь к нему: Петр Прохорович, так и так, академик сживет меня со света... Нужно левое переднее на «Жигули». Он отвечает: «Я вам подошлю мастера «золотые руки», он посмотрит, что к чему, а там уж решим, что делать дальше». Прудков сказал: «Отрихтуем. И снимать не надо. «Родная» краска найдется?» «Родной» не было. Говорит: «Придется перекрашивать весь «жигуленок». Он забрал машину и через три дня вернул новенькую.
— Значит, все-таки поклонились Пряникову? — отметил Иван Иванович.
— Вы вспомнили, что у меня нет особой симпатии к этому человеку?
— Совершенно верно, — подтвердил майор милиции.
— Если бы можно было позвонить в мастерскую и сказать: «Так и так, сделайте!» А чтобы попасть на станцию техобслуживания ВАЗ, надо иметь блат и к тому же переплатить! Там тебе сделают халтурно и уж, конечно, не за три дня, месяц будут мурыжить, а то и на полгода растянут. Еще и раскурочат машину. Могут заменить новые скаты на старые, снять радиоприемник. И крайнего не найдешь: ведь претензии предъявить не к кому — ты же на нелегальном положении. Это значит: сделай вид, что тебя здесь нет, слиняй в одно мгновение, не поднимай шума, если не хочешь иметь неприятности. Когда я еще работала в мединституте, одна моя приятельница сдуру сдала в химчистку дубленку. Два года по судам бегала, возвратили шестьдесят процентов от государственной стоимости, а она покупала по рыночной. Намаялась, изревелась, исстрадалась, наслушалась оскорблений и осталась без дубленки. Хоть сдала-то она не частнику, а в государственное учреждение, и, слава господи, квитанцию не потеряла. А у Пряникова — без волокиты и без оскорблений человеческого достоинства. Он все может, наш Петр Прохорович. Всё! Путевку в пансионат на Азовское море в летнее время, билет на московский поезд в последних числах августа, импортные обои, отремонтировать машину... Как же ему не поклонишься? Отдала нас служба быта на съедение дельцам. Неужели вам, умному человеку, это не понятно? — спросила Генералова.
— Екатерина Ильинична, а неужели вам, тоже умной женщине, не понятно, что Пряников оказал вам посредническую услугу отнюдь не потому, что добивался вашей взаимности? — парировал Орач.
— Еще чего не хватало! — возмутилась Генералова. — Нет, я не отрицаю, женщина может проявить минутную слабость: от мужа ты устала, а рядом — человек, который тебе всегда нравился. Появились условия. Закружилась голова. Но Пряников... Извините! Хочу вас предупредить: будете с ним здороваться — не подавайте руки. Он любит поиздеваться, зажмет вашу руку своими тисками... Но главное в другом, у него постоянно потные руки. Липкие... Знаете, когда готовишь холодец, перебираешь остывшие кости... Перебрала — и сразу же руки под горячую воду, иначе неприятно. От соприкосновения с Пряниковым остается такое же чувство.
— А вы прибегаете к его услугам и, очевидно, оказываете ему ответные? — заметил Иван Иванович.
Генералова рассердилась:
— Иван Иванович, это же демагогия! Государство продало мне машину и наотрез отказалось помогать ухаживать за ней. Вот я и кручусь, как Робинзон на необитаемом острове. Сказав однажды «А», мы рано или поздно говорим «Б».
— Позвольте поймать на слове: сказав однажды такому... оборотистому человеку, как Пряников, «А», вы рано или поздно вынуждены были сказать ему «Б». Вспомните, какие услуги вы оказывали Пряникову с тех пор, как он познакомил вас с Прудковым?
Генералова начала медленно краснеть, она что-то вспомнила:
— А что прикажете делать? С волками жить, по-волчьи выть... Часто в повседневной жизни мы оказываемся в положении Маугли: родители потеряли, а волки подобрали и привели в свою стаю. Иначе мальчишка погиб бы... Так что, по-вашему, должен предпочесть нормальный человек? Гибель от тигра Шерхана или жизнь по законам волчьей стаи?
Ивану Ивановичу стало жалко Генералову... А он-то знал, что жалости к себе женщины не прощают. Жалеют малых, сирых и убогих. К этой категории Екатерина Ильинична себя явно не причисляла.
Этот разговор с Екатериной Ильиничной внес еще один штрих к характеристике начальника четырнадцатого участка шахты «Три-Новая» Петра Пряникова.
Иван Иванович молча выложил перед Генераловой фотопортреты трех бородачей. Екатерина Ильинична долго рассматривала их.
— Разве что... Кузьма Иванович... Остальных не угадываю: уж очень неудачные снимки, — посетовала она.
— Других в распоряжении милиции, к сожалению, пока нет. Может быть, что-нибудь на шахте найдется?
В дверь постучали.
— Заходи, Светочка, — пригласила Генералова, по стуку определив, кто именно пришел.
В дверях показалась кудлатая голова круглолицей, курносой женщины лет тридцати.
— Одиннадцать карточек, — доложила Светочка. — Все они были отложены. Помните, неделю назад новый директор потребовал список всех проходчиков и забойщиков, которые уволились с тех пор, как он пришел на шахту.
— С мая по август на шахте обычно работать некому, — пояснила Генералова Ивану Ивановичу. — Время летних отпусков. Под каким только предлогом не уходят. А в этом году — просто беда: на дворе лишь апрель, а уже спешат рассчитаться.
Иван Иванович уже слыхал об этой беде от Лазни: «Бегут, как крысы с тонущего корабля». Естественно, нового директора шахты это не может не волновать.
Иван Иванович перебирал учетные карточки, попавшие ему в руки. Фамилия, имя, отчество, год и место рождения, партийность, адрес, паспорт. Но самым ценным для него сейчас была небольшая фотография, приклеенная в уголке.
Стоп! Одна учетная карточка без фотографии. Ее здесь и не было: уголок карточки чист, никаких признаков клея. «Юлиан Иванович Семенов».
Иван Иванович вопросительно посмотрел на работницу отдела кадров.
— А где фотография?
Женщина виновато взглянула на Генералову, будто спрашивала у нее совета.
— Их у меня три таких, недооформленных, — оправдывалась, — Прудков, Победоносец и Семенов.
— Светлана Николаевна, что же вы! — укорила ее Генералова. — Такая аккуратная. Если личное дело недооформлено, мы не имеем права принимать человека на работу.
— Но вы же тогда сказали: «Оформляйте пока без фотокарточек», — испуганно лепетала кудрявая, белесая, как одуванчик, женщина.