Последний шанс
Шрифт:
— Светлана Николаевна, что за ерунду вы говорите! — возмутилась Генералова.
— Может, вы забыли, — оправдывалась несчастная. — Давно это было... Моему Сереже уже пять. А в тот день я как раз уходила в декрет. Пришли Петр Прохорович с директором, принесли уже заполненные учетные карточки на троих: «Оформляйте срочно!.. Эти ребята нужны на участке». Я говорю: «А где фотокарточки?» А Пряников: «Принесут, куда они денутся». Директор сказал: «Не будем бюрократами». И вы подтвердили: «Оформляйте, фотокарточки они принесут». Но они их так и не принесли.
Вот когда пришел черед смутиться
— Может, они и приносили, но вы же были в декрете, — оправдывалась она, адресуя свои слова не столько сотруднице, сколько майору милиции.
«Нет, уважаемый товарищ заместитель директора шахты по кадрам, не приносили своих фотокарточек эти люди, оформленные вами на работу. И вы об этом прекрасно знаете. Давайте признаем: это было заранее спланированная акция: не оставлять после себя следов. И главными действующими лицами такой операции были начальник четырнадцатого участка Пряников и директор шахты Нахлебников».
— Светлана Николаевна, — поинтересовался Иван Иванович, — а часто ли начальники участков приходят в кадры просить за тех, кто оформляется на работу?
— Другие — нет, а Петр Прохорович приходит. У него участок особый, передовой. Там высокие заработки, и он подбирает людей тщательно. Я хотела, чтобы он взял к себе в забой моего мужа. Все обещает: «Вот освободится место». И так уже второй год. Я даже Екатерину Ильиничну просила.
А Генералова места себе найти не может: то вспыхнет, покраснеет, то побледнеет, покроется блеклыми пятнами.
— На четырнадцатом участке — особый кадровый режим. Так было заведено еще при старом директоре. Он как-то вызвал меня и сказал: «Пряников знает, кого принимать, а кого увольнять. На участке, где выполняют любой, самый высокий план на сто пятьдесят — двести процентов, может работать далеко не каждый. Там нужны двужильные мужики. Случается, по виду ого-го, а на деле — слабак. Такой не ко двору».
«Конечно, — подумал Иван Иванович, — Пряникову на участок нужны были свои люди».
— Светлана Николаевна, вы ведете четырнадцатый участок. Всех людей знаете в лицо?
— Не всех.
— А этих? — Иван Иванович показал фотопортреты бородатой троицы.
Рисованные фотороботом в трех проекциях схематичные портреты бородатых были уж больно похожи друг на друга, и сотрудница отдела кадров совсем растерялась.
— Этих? — Она близоруко прищурилась и наклонилась к столу. — Нет, наверно. Таких я что-то не припоминаю! — Снова вопросительно посмотрела на свою начальницу, не осмеливаясь что-либо сказать без ее согласия.
— Говорите, Светлана Николаевна! — разрешила заместитель директора шахты по кадрам.
— Может быть, вот этот... глазастенький... кого-то напоминает...
— Этого? — Иван Иванович показал портрет безбородого Кузьмакова.
— Ну да! Это же Кузьма Иванович. Верно, Екатерина Ильинична?
Генералова, понурив голову, молчала.
«Кузьма Иванович Прудков... Он же Кузьмаков», — выводил свою формулу майор милиции Орач.
«Георгий Иванович Победоносец — это Георгий Дорошенко, известный в преступном мире по кличке «Жора-Артист».
А кто такой Юлиан Иванович Семенов?
«Ну и юмористы! — удивлялся Иван Иванович. —
Насколько надо быть убежденными в своей неуязвимости, чтобы вот так насмеяться над окружающими!
— Светлана Николаевна, вам тогда принесли заполненные учетные карточки. А как насчет документов? Трудовой книжки, паспорта, военного билета?
— Я сразу же ушла в декрет, — оправдывалась женщина, чувствуя себя виноватой.
— Значит, документов вы не видели? — требовал уточнения Иван Иванович.
— Нет, — призналась она и заплакала.
— Екатерина Ильинична, а вы?
— Иван Иванович, проще простого сказать: видела. Но вы же не поверите, да и не в моем характере юлить. Виновата — значит виновата, заслужила — так голову с плеч. Вначале я пыталась навести в учете порядок. Но потом стали выплывать «мертвые души»: два футболиста числились забойщиками с зарплатой в пятьсот рублей, кто-то из министерства по совместительству — горным мастером. Какое там совместительство! Накручивал себе зарплату и подземный стаж. Чья-то жена... Чей-то сынок... Я — к директору, я — в расчетный отдел, я — к бухгалтеру. А мне — цыц! «Не твое дело». Не мое так не мое. Есть прокуратура, есть милиция, есть другие контролирующие органы. Там работают люди и получают за это зарплату. И, может быть, им тоже не хватает до получки и они где-то числятся. Может быть, даже на нашей шахте. Жизнь такая сложная, в ней столько неожиданно переплетающихся троп. Вы, Иван Иванович, никогда не задумывались о таком многообразии нашего мира? И вообще, в народе говорят: каждый сверчок знай свой шесток.
Иван Иванович готов был разочароваться в Генераловой, которая еще несколько минут тому назад заявляла о своей непримиримости к теневым сторонам жизни.
— Мне, Екатерина Ильинична, по долгу службы чаще доводится сталкиваться с другой пословицей: «Не все коту масленица», или еще: «Сколько веревочке ни виться, а конец будет».
— Выходит, каждому свое.
— Именно эти слова гитлеровцы написали на воротах одного из самых страшных концлагерей. Под этими воротами прошло и не вернулось несколько миллионов человек. — Иван Иванович помолчал и, улыбнувшись, продолжил: — А теперь вслушайтесь в сочетание имен и фамилий: Кузьма Прутков, Георгий Победоносец, Юлиан Семенов...
— Юлиан Семенов! — воскликнула Светлана Николаевна. — Это же Штирлиц! «Семнадцать мгновений весны». Как замечательно сыграл нашего разведчика Тихонов!
Генералова обожгла ее взглядом и с нажимом в голосе сказала:
— Идите к себе, Светлана Николаевна. — А когда та, недоумевая, вышла, сказала: — Дура набитая!
Наступило неловкое молчание. Оно затягивалось.
— Но зачем-то эта «святая троица» понадобилась Пряникову, — произнес наконец Иван Иванович. — С двумя из них я познакомился более двадцати лет тому назад. Они не из тех, кто берет в руки лопату, чтобы в поте лица своего добывать хлеб насущный. И очень бы хотелось знать, чем занималась эта троица на четырнадцатом участке? Сколько они добыли угля, сколько прошли погонных метров штрека?