Последний шанс
Шрифт:
На верхушке копра крутились два колеса, даже отсюда, снизу, выглядевших весьма внушительно. Одно колесо вращалось влево, другое в обратную сторону.
Иван Иванович зашел в просторный вестибюль шахты. Стены украшены плакатами с первомайскими призывами. Аляповатые картинки «Колючки» критиковали двух прогульщиков из участка внутришахтного транспорта. Рядом висел длинный список с фамилиями тех, кого шахтком обязывал явиться 29 апреля на трудовую конфликтную комиссию с женами, матерями или другими близкими родственниками. Это нарушители трудовой дисциплины — пьяницы. Список был весьма впечатляющим.
Каждый месяц прорабатывают на комиссии по шестьдесят-семьдесят поклонников Бахуса и тут же о них забывают...
Знающему человеку достаточно переступить порог быткомбината, чтобы сразу уловить трудовую атмосферу: «в плане» шахта или «не в плане».
Утренний наряд давно прошел, но в шахтной нарядной — просторном зале, которому может позавидовать районный или даже городской Дворец культуры, еще были люди, какие-то хмурые, недобрые.
В представлении Ивана Ивановича шахта «Три-Новая» — самая благополучная в городе. Образцовая. Выполняющая и перевыполняющая план. Так, во всяком случае, несколько лет писали газеты. Но теперь, судя по всему, атмосфера здесь удручающая. Иван Иванович вспомнил слова Лазни: ушли директора — и люди начали разбегаться, как крысы с корабля. От хороших заработков не бегут, от временных неудач тоже. Коллектив распадается, когда пропадает вера в руководителей. Привычные лозунги: «Давай жми, дави!» в таких случаях уже не вдохновляют.
Отдел кадров размещался не в главном корпусе быткомбината, а в длинном одноэтажном здании, оставшемся в наследство от строителей «Три-Новой». Кабинет заместителя директора шахты по кадрам был обставлен с определенным размахом: мебель импортная. Должно быть, на шахту «Три-Новая» при бывшем директоре Валентине Егоровиче Нахлебникове не распространялось постановление, запрещающее обставлять импортной мебелью рабочие кабинеты.
Генералова встретила Ивана Ивановича с радостью. Встала из-за стола, вышла навстречу, подала узкую ладошку руки. Длинные, аккуратные ногти были покрыты двухцветным французским лаком, но в целом заместитель директора шахты по кадрам выглядела довольно скромно. Волосы собраны на затылке в пучок, никаких излишеств в окраске губ и ресниц. И одета Генералова по-рабочему, просто. Такая — простая, человечная — она нравилась Ивану Ивановичу больше, чем вчера в своем доме, — рассерженная и колючая.
— Вы пришли, чтобы сообщить мне, что будете сегодня после пятнадцати ноль-ноль в гостях у академика?
Сказала и сама не верила своим словам.
— Хотел бы принять такое лестное для меня приглашение, но — увы... Служба. Мне, Екатерина Ильинична, срочно нужен список тех, кто уволился с шахты после того, как Нахлебников оставил свой пост «по состоянию здоровья».
Генералова ужаснулась:
— Таких будет человек пятьсот! А сегодня предпраздничный день, мои девушки заканчивают работу в два часа...
В самом деле: у людей праздник, а он со своими делами...
— Хорошо, — пошел на попятную Иван Иванович, — тогда хотя бы по четырнадцатому участку...
— Четырнадцатый держится, — с иронией в голосе ответила Генералова. — Ждут, когда Нахлебников получит новое назначение, тогда они к нему всем кодлом.
Майор Орач насторожился:
— Екатерина Ильинична, разве ж можно так о рабочем коллективе передового участка?
— Извините, не сдержалась. А если для протокола, то так свой коллектив величает начальник участка товарищ Пряников.
— А он-то отчего попал к вам в немилость?
— Характерами не сошлись.
Такое заявление обрадовало Ивана Ивановича: по крайней мере, обо всем, что касается четырнадцатого участка, от Генераловой можно ожидать предельной откровенности.
— Я сейчас распоряжусь, чтобы девочка, ведущая четырнадцатый, подготовила список. — Генералова шагнула к дверям кабинета.
— А список-то велик?
— Человек десять. В основном подсобники: насыпщики, мотористы. Рабочие основных специальностей держатся. Что-что, а дисциплина у Пряникова на участке — военная.
«Это ему и нужно», — подумал Иван Иванович, вспоминая о пятнадцати тысячах рублей, обнаруженных у Богдана Лазни в гараже и в машине. В местах заключения бригада «блатных мужичков» обычно держится на запугивании и жестокости.
— Пусть девушка принесет мне учетные карточки тех, кто уволился с четырнадцатого. А по другим участкам списки все-таки придется составлять, причем не откладывая этого дела в долгий ящик. — Заметив, что Генералова готова возразить, Орач для большей убедительности сказал: — На свободе опасные преступники. Есть уже жертвы. Объясните своим работникам.
Она задумалась на минутку.
— Попробую... Мы хотели закруглиться пораньше, чтобы успеть по стаканчику шампанского...
— Екатерина Ильинична! — покачал головой Иван Иванович. — В служебное время в служебном помещении, да еще под руководством заместителя директора предприятия по кадрам?..
— Такова уж традиция, Иван Иванович! На этой шахте многолетние традиции! Разве можно их отменить, не настроив против себя коллектив?.. Чтобы поломать все это, нужна революция. Ну-ка попробуйте вы отобрать у горняка стакан! Наоборот, мы в него всё подливаем и подливаем. Что такое ДПД, день повышенной добычи? На шахтерском жаргоне это расшифровывается так: «Давай похмелимся, друг!» Поработала бригада от души, выехала, а ее в укромном месте уже ждет пьяное застолье. В каждую зарплату — коллективная пьянка. Именины, поминки. Друга встретил, тещу проводил, премию выписали, лишили премии... Всегда найдется причина. Вот вы пожаловали к нам в гости, не важно, что вас привело сюда, важно, что вы — здесь. Так не хряпнуть ли нам, Иван Иванович, по этому случаю? А завтра с утра опохмелимся. К вечеру — по новой. Работа — не волк, в лес не убежит. И вообще, от работы кони дохнут. Может быть, вы, товарищ майор, скажете, что у вас в милиции меньше пьют? Знаете, кто в наше просвещенное время не употребляет? Безрукий, которому не наливают! А ежели за чужие, да под хорошую закусь, да при хорошей компании... Не тот дурак, кто выпил, а тот, кто не закусывал. Умный проспится, дурак — никогда. Как говорится: пьян да умен — семь угодий в нем. Ну что, Иван Иванович, продолжим эту тему? — рассмеялась Генералова.
Ивана Ивановича озадачили ее слова.
— Вы... такая воинственная?
— Будешь воинственной. Как-то директор шахты Нахлебников укорил меня: «В кадрах — сплошные бездельники, не могут обеспечить участки рабочей силой. Где забойщики? Где проходчики?» Меня это задело за живое, и я сделала анализ расстановки кадров. Триста семьдесят человек сверх штата, а работать в лаве некому! После аванса — «день отдыха», после зарплаты — «день шахтера». Да еще двое суток после этого нет нужной производительности труда, ходят вялые, голова болит с похмелья. И таких на нашей шахте немало. По четыре прогулянных дня в неделю. А сколько незарегистрированных прогулов?.. Две с половиной тысячи тонн в сутки добываем, столько же — пропиваем. Я директору эту цифирь на стол. А он мне: «Не своим делом занимаетесь». Тогда я по копии докладной — в трест, в Министерство, в одну газету, в другую... И вот приглашает меня Валентин Егорович Нахлебников и возвращает все четыре: они пришли к нему «для ответа». После этого плюнула я на все и сказала сама себе: «Если начальства это не касается, то уж меня — слабую, беззащитную женщину — тем более». С тех пор я стала «золотым работником». Директор шахты говорит: «Надо», я — «пожалуйста». Мне за это премии, почет и уважение. Нет, Иван Иванович, не знаю как у вас по службе, а у нас — плетью обуха не перешибешь.
Генералова улыбнулась: мол, все понимаю, но, увы, обстоятельства выше нас.
Она вышла и вскоре вернулась:
— Поворчали мои девочки, но я им объяснила — и они все поняли.
— Что же вы им сказали?
— Списки нужны милиции в связи с ограблением мебельного магазина «Акация». Преступники, убегая, кого-то уже убили и могут убить еще.
Иван Иванович болезненно поморщился: «Ну зачем же об убийстве?..»
— Я сказала что-то не так? Но знаете, Иван Иванович, как мы, женщины, трудно перестраиваемся. Женщина перед праздником работать не способна, у нее в голове: что сегодня приготовить на ужин, где достать майонез и зеленый горошек на салат, кто придет вечером, что она оденет? Надо было как-то встряхнуть девочек, вернуть из грез к действительности. Событиями в мебельном их не удивишь — об этом знает весь город, об этом суесловят во всех трамваях и троллейбусах. Да и я внесла в обсуждение свою лепту. Мой рассказ — конечно, без фамилий — произвел фурор: «Генералова со своей машиной — и мебельный?» Словом, надо было встряхнуть девочек: напугать или разжалобить. Я выбрала второй вариант, он действеннее на доброе сердце. «Где-то кого-то убили»... Они расчувствовались: «Ох-ах, ух-эх» — и принялись за работу. За границей если что случилось — сразу по телевидению обращаются к населению: помогите, может, кто-то что-то видел. А мы из всего делаем тайну. Вот и раздуваем таким образом страсти-мордасти. Чего порой не услышишь от болтунов после очередного происшествия!