Последний шанс
Шрифт:
– В принципе все понятно, ничего невозможного я в этом вопросе не вижу, хотя хотелось бы уточнить, о каких порядках стоимостей мы ведем речь?
– Вы не будете разочарованы, дон Тотти. О миллионах долларов, как минимум. Но я сразу же должен Вам сказать, что в деле могут быть нюансы.
– Какого рода?
– Возможно, правительство или иные органы власти США вдруг захотят обратить повышенное внимание на процесс нахождения американскими специалистами работы за рубежом. А в каких-то случаях и воспрепятствовать этому.
– Это решаемый вопрос. Вот если бы речь шла о массовом завозе коммунистических агентов в Америку, все обстояло бы гораздо серьезнее. Я не против обсудить Ваше предложение более подробно. Но думаю, что это вряд ли делать в ресторане, даже таком уютном,
– С удовольствием, дон Тотти. Тем более, что я лишь уполномочен сделать Вам предварительное предложение. А обсуждать серьезные детали Вы будете с другими людьми. Очень надеюсь, что наше сотрудничество будет долгим и очень плодотворным. Тем более, что в перспективе оно может быть расширено и на другие сферы, чем Вы так же не будете разочарованы.
– За успех, дорогой Майкл.
– За успех, дон Тотти.
Глава 37.
Год Красного Быка
.
(Начало)
1937-й год начался торжественным принесением клятвы раввинами на верность СССР. Произошло это в первую субботу января. Сталин присутствовал на этом торжественном мероприятии, но ее фактическими участниками стали его доверенные лица. Это были евреи, занимавшие ответственные государственные и партийные посты, которым Сталин доверял лично - Кагановичи, Лазарь (член Политбюро) ЦК, Михаил (Зам. Наркома Оборонной промышленности) и Юлий (Пред. Горьковского Крайисполкома), Зам. Наркома ВнуДел Яков Агранов (Янкель Соренсон), член Комиссии Партийного Контроля при ЦК Емельян Ярославский (Мине?й Губельма?н), секретарь Профинтерна Соломон Лозовский, а также лояльные Советской власти и знакомые Сталину деятели советской интеллигенции Михаил Бородин (Грузенберг), Илья Эренбург, Соломон Михоэлс и Самуил Маршак. Десять человек, которым выпало стать не просто свидетелями или даже участниками важнейшего исторического события, но и нести на себе груз ответственности за судьбу еврейского народа. Десять человек, принимавших клятву раввинов на Торе.
До этого момента удалось утрясти все основные вопросы вокруг достигнутых у Сталина договоренностей. Так ребе согласился, что в Крыму обязательно надо сформировать Национально-культурный центр крымских татар. Видимо, вникнув плотнее в этот вопрос, он увидел всю бесперспективность исключительной вражды с теми, кого так или иначе придется потеснить. Более четкие очертания приняли и другие взаимные решения. Уже начались плотные консультации в Наркоматах, которые должны были обеспечить материальную и силовую поддержку массовому переселению евреев в Крым и на Сахалин. Лично ребе взялся за проработку вопросов возможной помощи единоверцев из-за рубежа.
В последствии принесение клятвы верности породило несколько интересных течений и даже волнений среди еврейского и других народов СССР. Если евреи воспряли духом, а среди тех, кто, казалось бы, не имел к иудейским общинам никакого отношения, атеисты и выкресты, обнаружилось множество тех, кто только демонстрировал свою нерелигиозность. Не уверен, что такому развитию событий очень обрадовались раввины, но Сталин, когда ему доложили об этом и показали полный список этих мнимых "атеистов" долго смеялся. А вот кое-кто из других народов увидел в таком отношении к евреям обиду для себя. Разумеется, не весь народ, а вполне конкретные властолюбцы. Но в паре мест пришлось даже применять войска НКВД для нормализации ситуации.
Сразу после торжественной церемонии в синагоге Сталин попросил ребе отойти для небольшого разговора.
– Товарищ Шнеерсон, прежде, чем каждый из нас уедет с этого мероприятия в приподнятом настроении и с чувством хорошо выполненного долга, я хочу сказать Вам следующее. Рано или поздно, Вы или Ваши последователи решат, что ситуация изменилась. Что достигнутые нами сейчас договоренности стали узкими и не соответствуют интересам Вашего народа. Что Вы окрепли, стали сильнее, что рамки договоренностей больше не отражают реальности. И тогда вы попытаетесь нарушить или изменить наш договор. Я не пророк и не могу вам сказать, в какой форме вы это сделаете. Захотите ли в Крыму создать независимое от СССР государство, или начнете внедрять в советские органы своих агентов и покупать советских чиновников с целью постановки под свой контроль политики советского руководства, или вы начнете подтачивать единство советского народа изнутри. А может быть вы придумаете что-то иное. Я не знаю. Я знаю только одно, вы обязательно это попробуете. Так вот, что я хочу Вам сказать, ребе Шнеерсон. Перед тем как Вы или ваши наследники начнут воплощать этот план в жизнь, вспомните об этом нашем разговоре. И подумайте, готовы ли Вы ради призрачного успеха своего плана пожертвовать всем, чего к тому моменту вы добьетесь. Просто вспомните и подумайте. А потом, если решитесь, храни вас ваш Яхве. Я не угрожаю, я лишь предупреждаю и хочу, чтобы этот наш разговор вы передали тем, кто придет после вас.
Ребе взглянул на Сталина долгим внимательным взглядом. Он не увидел на лице советского руководителя ни злорадства, ни гнева, ни желание его унизить. Он увидел понимание и сожаление. Это был взгляд человека, который знает, который заранее готов отдать приказ на тотальное уничтожение врагов, хотя ему этого очень не хочется. И тгода ребе по-настоящему содрогнулся. В этот момент он окончательно понял, что лукавить в достигнутых договоренностях ему совершенно не хочется. И он точно был уверен, что его настоятельный запрет на любую самодеятельность будет доведен до всех, кто может принять неправильное решение. Теперь он действительно был в этом уверен. Как уверен и в том, что он уже знает большую часть собственного будущего завещания.
– Я понял Вас, товарищ Сталин. И надеюсь, что понял абсолютно правильно. Не буду убеждать Вас в ошибочности Ваших представлений о будущем. Любое будущее покрыто туманом неизвестности, и я не готов сейчас оспаривать Ваши слова. Но я обещаю вам их запомнить и передать, как часть своего завещания потомкам. Да будет наш договор нерушимым. Кстати, товарищ Сталин, пользуясь случаем, хотел вас попросить об одной услуге.
– Я Вас слушаю, товарищ Шнеерсон.
– Дело в том, что в 1917-м году сразу после революции, часть большой еврейской библиотеки, которую собирал мой тесть, 6-й любавичский ребе, оказалась национализированной. Не могли бы вы передать ее в ведение нашей общины? Речь идет о 10-12-ти тысячах книг и брошюр в основном религиозного содержания. Они не представляют никакой ценности ни для кого, кроме евреев.
– И как Вы себе это представляете, товарищ Шнеерсон? Вы хотите, чтобы я взял часть народного достояния и передал частным владельцам? Это невозможно. Но думаю, что мы можем сделать другое. Когда ваша община обоснуется в Крыму и построит там, допустим, национальную еврейскую библиотеку, думаю, советское государство сможет преподнести в дар этой, без сомнения, государственной библиотеке, указанную Вами коллекцию книг. Полагаю, это будет правильным способом решить Ваш вопрос, товарищ Шнеерсон. Как вы думаете?
– Благодарю, Вас, товарищ Сталин. Это хорошее решение. Вы подарили нам надежду. Мы приложим все силы, чтобы слишком долго нам ждать этого торжественного момента не пришлось.
Забегая вперед, скажу, что с задачей евреи справились менее, чем за два года.
*****
Из событий первой половины 37-го года наиболее важным было принятие новой Конституции. В моем варианте истории это произошло еще в декабре 36-го года. Но из-за необходимости тщательной проработки национального вопроса в версии "история 2.0" этот срок был сначала отодвинут на март, а потом и вовсе перенесен на июнь. Сталин рвал и метал, но ничего поделать не мог. Дело в том, что после знаменитой сталинской статьи, посвященной данному вопросу, после некоторого затишья, в течение которого все было внешне совершенно спокойно, постепенно начали раздаваться недовольные голоса то в одном, то в другом регионе страны. Сначала, когда сигналы только стали поступать, Сталин решил еще раз повлиять на ситуацию пропагандистскими методами. Для этого он собрал в Кремле несколько сотен лучших партийных пропагандистов и заставил их несколько часов задавать ему любые вопросы, касающиеся национальной темы, включая самые дурацкие.