Последний штурм
Шрифт:
— Значит, надо усилить охрану.
— У нас не хватает людей, сэр. Мы вынуждены выделять их для восполнения потерь в боевых частях. Я не знаю, как мы будем выходить из положения, сэр, если начнется сокращение нашего гарнизона в соответствии с заявлением президента.
Сенатор задумался.
— Вы предполагаете, что в случае передачи базы нашим союзникам ее безопасность не будет гарантирована? — спросил он.
— Предполагаю, сэр. И боюсь, что они бросят ее при первой же серьезной попытке Вьетконга продемонстрировать свою силу.
— Но где здесь-то может спрятаться Вьетконг? — вспомнил сенатор окружающую местность. — База надежно защищена по меньшей мере с трех сторон, а создать крепкую оборону с четвертой не представляется
— Я вам уже имел честь говорить, сэр, что Вьетконг — это все равно что семена диких растений, которые разносит ветер. Никогда не знаешь, откуда он их забросит сюда. А уж если забросит, то сайгонские солдаты будут парализованы от страха. Поверьте моему слову, сэр. Вот генерал подтвердит вам, что сайгонские солдаты теперь — как кролик перед удавом — очень часто цепенеют, узнав о приближении Вьетконга, — сказал адмирал, прибегнув к авторитету приехавшего с сенатором генерала из главного штаба корпуса. — Без нас база не долго продержится. Боюсь, что это можно сказать и в более широком плане.
Робертс не стал ждать, что скажет генерал, а вернее, он знал, что он скажет.
— Но, затратив миллиарды на создание этой крепости, — сказал он, — мы не можем пойти на риск потерять их, это было бы деянием на грани преступления! — Сказав это, Робертс спохватился: не с этим адмиралом, всего лишь крошечным винтиком в машине войны, обсуждать такой большой вопрос. Для этого даже генерал Абрамс недостаточно авторитетен. — Хорошо, адмирал, — произнес он после некоторого раздумья, — я буду докладывать о своей поездке президенту, и в моем докладе непременно найдет отражение ваша точка зрения.
С военно-морской базы Камрань Робертс вылетел в Дананг. Когда самолет был в сотне километров от Дананга, по радио было передано предупреждение, что военный аэродром ночью обстрелян артиллерийским и ракетным огнем, поэтому надо соблюдать осторожность в зоне, а в случае опасности — лететь в Плейку. Но все обошлось благополучно, хотя сенатор получил наглядное представление о том, в какой обстановке находятся американские войска, даже, кажется, в самых неуязвимых районах.
Месяц, проведенный сенатором в Южном Вьетнаме, оказался достаточным, чтобы он совсем по-другому взглянул на проблемы, которые он раньше считал бесспорными. «Америка, — любил говорить он, — твердо стала обеими ногами в Азии, и она будет всегда охранять этот район от проникновения опасных идей». Вернувшись в Штаты, он пригласил группу самых известных политических обозревателей.
— Я хочу, друзья, — доверительно начал Робертс, — поделиться с вами своими мнениями и сомнениями, услышать ваш голос, голос людей, знающих политику, и, может быть, вместе найти ответ на некоторые трудные вопросы. Если вас устроит, то я не буду ничего докладывать, но зато готов отвечать на вопросы.
— Да, такая форма беседы нас устраивает больше, сенатор, — сказал старейшина, американских политических журналистов Уолтер. — И первым, старый, как сама вьетнамская война, вопрос: что, по-вашему, необходимо сделать Америке, чтобы с честью или победой выйти из войны, ставшей нашей самой большой бедой?
— Я не буду столь категоричен, как мой друг, губернатор Калифорнии Рональд Рейган. Он сказал недавно одному из вас: «У Америки нет иного пути, как, бросив всю мощь своей военной индустрии, все виды оружия, может быть, и самые крайние, смять и уничтожить коммунизм во Вьетнаме». Если вы помните, то он добавил: «Если для этого надо превратить какие-то триста тысяч квадратных километров в безжизненную пустыню, надо это сделать».
— Губернатор Рейган, — как бы между прочим ответил сенатору журналист, — фигура слишком одиозная. Он все еще видит себя в ковбойском седле Голливуда и по-ковбойски думает решать проблемы, для которых нужен аналитический ум.
— Именно губернаторы, Уолтер, — возразил обозреватель Джозеф Винтер, — чаще всего
— Ну до этого Америка не дойдет — или мы не доживем. Не будем гадать.
— Итак, сенатор, поделитесь с нами своими мыслями.
— Наблюдая сначала издали, а теперь и вблизи за вьетнамской войной, друзья, я могу сказать, что это одна из разочаровывающих войн, в которых наша страна когда-либо участвовала. Это война без линии фронта, без тыла, без флангов. Это война, в которой вдруг обнаруживаются тоннели, прорытые на пять, шесть или семь миль от одной деревни до другой, чтобы дать солдатам Вьетконга возможность неожиданно исчезнуть или неожиданно появиться в нашем тылу. Когда-то генерал Уэстморленд доказывал, что соотношение в живой силе 10:1 в нашу пользу позволит ему очистить страну от Вьетконга. Но и это, как я понял теперь, заблуждение.
— А сколько, по-вашему, необходимо наших парней для этого?
— Пятьсот сорок тысяч человек оказалось недостаточно. Но я не уверен, что хватит двух миллионов. Конечно, это мнение неспециалиста, но такого неспециалиста, который уже почти сорок лет занимается военными проблемами.
— И все-таки, сенатор, есть ли у вас какие-нибудь идеи, как закончить войну?
— Единственный способ удовлетворительно покончить с ней — это победить: либо на поле боя, либо за столом переговоров.
— Некоторое время назад, сэр, — сказал Уолтер, — вам приписывали заявление о том, что во Вьетнаме были допущены буквально все военные ошибки, о каких только пишут в учебниках. Не скажете ли, сенатор, что вы тогда имели в виду?
— Слова, которые вы напомнили, касались не только наших действий там, во Вьетнаме. Я имел в виду все десятилетия войны в этой стране, включая ошибки, которые допустили французы. Вы знаете, что их ошибки обернулись для них сокрушительным поражением под Дьенбьенфу, а потом и очень быстрым уходом из Вьетнама. Мы совершили свою долю ошибок, думая, что у нас есть достаточно специально подготовленных войск, знающих, как действовать в любой обстановке, чтобы придушить разгорающееся пламя. Но это заблуждение быстро рассеялось, как только мы втянулись в войну не тысячами советников, а сотнями тысяч солдат и мощной техникой. Уже через год после эскалации, начатой президентом Джонсоном, наши высшие военные забили тревогу. Они ставили вопрос об улучшении подготовки солдат для войны во Вьетнаме, где приходится иметь дело с превосходными бойцами — безусловно самыми лучшими, с какими нам когда-либо приходилось иметь дело.
Война оказалась не похожей ни на что ранее пережитое нами. Росли потери, терпели крах — я не боюсь это сказать теперь — казавшиеся незыблемыми, как аксиома, концепции наших генералов, увеличивался разрыв между целями, которые мы ставили, и средствами, какими хотели их достичь. Ваше здоровье, господа, — подняв стакан с виски, прервал речь сенатор, чтобы поймать и удержать вдруг мелькнувшую в голове мысль. — Правда, — начал сенатор после продолжительной паузы, — на первых порах Америка не выказывала особенной тревоги. Мы участвовали в столь многих и различных по масштабам военных операциях и в столь разных частях земного шара, что приучили американцев смотреть на это как на обычное дело, и они привыкли. Корея, Конго, Доминиканская Республика, другие районы. Никого не тревожило, что американские войска разбросаны по всему свету. Я бы сказал, что это порождало даже определенную гордость. До тех пор, пока мы не попали во вьетнамскую ловушку. Ну, кого, скажите, могло встревожить то, что в Доминиканской Республике мы потеряли 27 солдат? И вот Вьетнам. Другие масштабы — и войны, и жертв. И коснулась эта трагедия тысяч семей. Война стала сначала темой для разговоров, потом источником беспокойства, а теперь превратилась в горючий, опасный для хранения в Америке материал. Мы как бы сидим на бочке с порохом, в которую вставлен дымящийся фитиль. Надо слезать с нее, пока не поздно. Абсолютное большинство нации понимает, что для спокойствия Америки нужно войну кончать.