Последний сын
Шрифт:
Схватившись за деревянный поручень перил, Телль чуть не оторвал его. Поправив поручень, Телль медленно поднялся на этаж и тихо постучал в крайнюю из четырех квартир. Дверь открылась на вытянувшуюся цепочку. Учитель поглядел, кто пришел, щелкнул снимаемой цепочкой и пригласил Телля в квартиру.
– Я на мгновение подумал, что это пришли за мной. Но потом понял: они бы так не постучали, – старик принес в комнату из кухни табурет.
– Вы ждете? – спросил Телль, провожая старика взглядом.
– Да, –
Комнатка у него оказалась такой маленькой, что, кроме шкафа, стола, да кровати со стулом, в ней ничего не помещалось. Старик сел на табурет, оставив гостю стул.
– Я много лет хотел себе кресло, но куда его тут поставить-то? – словно извиняясь за тесноту, объяснил он.
За дверью в комнатке Телль заметил старый чемодан, стопкой связанные книги и зонт.
– Да. Мне нужно будет только обуться и накинуть плащ, – подтвердил учитель.
Телль смотрел в доски пола, думая, как лучше сказать.
– Простите. Я собирался пить чай. Составите компанию? – предложил старик.
Он вышел с табуретом на кухню и поставил на крохотный столик вторую чашку. Телль замялся.
– Я вам не предлагал чай, когда вы к нам приходили, – осторожно сказал он.
– А я бы и не стал, – старик жестом пригласил гостя в кухню.
Телль вынес туда стул. Старик налил чая в чашку Телля.
– Понимаете, я не должен был вам давать ни малейшего повода подумать такое, – продолжил он свою мысль.
– Подумать что? – не совсем понял Телль.
– Что я прихожу ради еды. Ну, или еще за чем-то.
Решимость к Теллю пришла сама собой.
– Я хотел попросить у вас прощения, – негромко, но отчетливо сказал он.
Положив ложку на стол, старый математик вздохнул.
– Не вам надо извиняться, а мне. Я своим поступком поставил вас в такое положение. Сложилась ситуация, из которой не было нормального выхода: либо мальчик бросит учиться, либо у меня могут возникнуть трудности. Но ничего нового. Вы ведь, прежде чем пришли ко мне, зашли в школу и узнали, что я больше не работаю там.
– И все же, – уверенно произнес Телль.
– Хорошо. Я вас прощаю. И знаете… Не только вы ведь сделали это. Но только вы пришли ко мне. Я тронут, – искренне сказал старик.
Телль держал чашку двумя руками.
– Сказали, что вы – гей, – тихо выдавил он.
– Нет. Но разве это имеет значение?
– Просто говорят…
– Говорят… – повторил за Теллем старый математик.
Тяжело поднявшись, он зажег конфорку под чайником.
– Если бы я был геем, я бы давно уехал. Тогда еще можно было уехать. Многие так и сделали… – старик сел боком к гостю и сложил руки на коленях. – А вообще, скажу вам, все это очень стыдно.
– Быть геем? – чашка Телля застыла на полдороги ко рту.
– Нет. Творить такое с людьми. Сейчас, чтобы сломать человеку жизнь, достаточно просто показать на него пальцем и сказать: гей. Так можно расправиться с соседом, который неприятен, с подчиненным на работе, даже с начальником. Да с кем угодно, – развел руками учитель и, поймав вопрошающий взгляд Телля добавил: – Да. И со мной.
– А как же тогда, что про них говорят?
– Я не специалист в семейных отношениях. Как видите, у меня нет ни жены, ни детей. Наверное, это дало повод.
Учитель налил себе кипятка в чашку и задумался, глядя в пол.
– Да, – кивнул он своим мыслям.
Подняв глаза на гостя, старик предложил еще чая.
– У меня есть, спасибо, – показал Телль свою чашку.
– По поводу геев, – устало начал учитель. – Вы просто подумайте сами: если люди любят друг друга, это – преступление? Разве любовь может быть преступлением? И какая разница, кто эти люди.
– Но ведь это же неправильно. Противоестественно, – последнее слово Теллю далось не без труда.
– Не стоит повторять то, что твердит Нацвещание, – махнул рукой учитель. – Подумайте сами: для вас лично кто опаснее – гей, который никого не трогает и живет сам по себе, тихой жизнью, или вор, который может вытащить деньги у вас? Или у вашей жены. Который может забраться в вашу квартиру, напасть на вашего сына.
Старик хлопнул слегка себя по колену. Взяв чайную ложку, он поглядел на нее и положил обратно на стол.
– Мне действительно трудно понять, почему общество выступает против геев, которые никого не грабят, не убивают, но как-то спокойно воспринимает подонков, нападающих на тех, кто не может себя защитить, – продолжил учитель. – Митинги против этого отребья как-то не проходят.
Телль ничего не ответил. Он держал обеими руками пустую чашку, не решаясь ее поставить. Учитель напряженно смотрел на отражающийся в чае свет лампы.
– Вы знаете, что будет с вашим сыном? – вдруг спросил старик.
– Знаю, – Телль почему-то был готов к этому вопросу.
Учитель кивнул и встал.
– Как бы оно ни было, мальчик должен учиться, – сказал он, уходя в комнату.
Вернулся оттуда старик с книгами.
– Вот, – он положил их на стол перед Теллем. – Возьмите учебники для Ханнеса.
Телль, не выпуская чашки из рук, покосился на книги.
– Там учебник иностранного языка лежит… – увидел он год издания на корешке книги, – старый какой!
– Все верно. Я его положил. Пусть Ханнес начнет заниматься им, – старик сел на табурет.
– Но иностранного сейчас нет. А то, что мы там когда-то учили – я уже забыл все, – признался Телль.
– Я помню, как его отменили в школах, – старик положил локоть на стол. – Но, может, когда-то все изменится. Мир большой, чтобы узнать его получше, нужен язык.