Последний сын
Шрифт:
Фина завидовала тем, кто попал в детдом с рождения. Таким ребятам здесь было проще. «Изъятые на обеспечение государством у не состоявших в браке рожениц», они не успели узнать ни своей матери, ни своей фамилии. И имя им давали уже тут.
К присвоенному номеру Фина отнеслась спокойно. А на чужую, навязанную фамилию, не отзывалась. Фина не понимала, зачем ей другая фамилия, если у нее есть своя, если она – мамина и папина.
Воспитательницы говорили, что никому не позволено нарушать порядки детдома, и что они не допустят упрямства
– Как твоя фамилия? – задавала вопрос воспа, занося над ее вытянутыми ручками деревянную линейку.
Фина зажмурилась в ожидании удара. Опускать руки было нельзя, за это оставляли на весь день в углу, без еды и туалета. Хотелось скорее вырасти, стать выше, сильнее этой строгой, каменной тетки, чтобы показать ей, как бить детей.
Фина хорошо помнила, как прятала от всех заплаканное лицо, как прислонялась им в угол, вдыхая запах сыреющей побелки, – лишь бы никто не видел ее слез. Чтобы не пролить на пол и не вытирать потом лужу полотенцем, Фина сжимала ножки. Намокшие колготки сразу прилипали, сандалии становились горячими и тяжелыми. Сзади хохотали, дразнились, но зато уже никто больше не пытался стянуть с нее колготки.
По ночам Фина, с головой накрывшись одеялом, шепотом повторяла свою фамилию. Противнее всего было, когда воспы, отчитывая какого-нибудь воспитанника, говорили, что он недостоин носить фамилию детского дома.
За все время там Фину не похвалили ни разу, считая трудной и своевольной. В первый год учебы она завела тетрадку, где выполняла разные задания, а потом писала под ними: «молодец», «умница», «замечательно». Еще Фина писала себе слова, которые говорила ей мама – милая, любимая, родная. Листы с этими словами приходилось мелко рвать и выбрасывать, пока никто не увидел.
Ей, наверное, с удовольствием ставили бы плохие оценки, но Фина училась так, что не было даже малейшего повода придраться. Получив аттестат, она зачеркнула в нем детдомовскую фамилию, аккуратно выведя над ней «Гумбольдт».
В заявлении на регистрацию брака Фина сразу указала, что хочет оставить свою фамилию. Потом стало неловко перед Теллем, и Фина осторожно спросила, не против ли он.
– Ведь ты так захотела. Ты же захотела за меня выйти, вот и это такое желание, – ответил Телль.
После его простых, неуклюжих слов Фина поняла, что Телль ее действительно любит. И она почувствовала себя по-настоящему счастливой, какой была когда-то с родителями.
Через несколько дней после свадьбы Фина, проводив мужа до проходной на смену, отправилась на вокзал.
Стоя на перроне, где она последний раз видела родителей и куда возвращалась их ждать, Фина рассказывала маме с папой про то, что вышла замуж, про Телля.
– Я обязательно приду с ним сюда, и мы вместе будем ждать вас, – пообещала она.
На обратном пути, возле билетных касс, Фина заметила, как плачущая женщина просовывала в окошко кассиру деньги.
– Продайте! Мне надо ехать! Пожалуйста!
Голос из окошка просил ее отойти и не мешать стоящим за билетами пассажирам. Зажав деньги в протянутой руке, женщина побежала к другой кассе. Небольшая очередь сочувственно отступила перед ней.
– Паспорт, – словно ни в чем не бывало, раздалось из кассы.
– У меня мама умирает, поймите… – просила женщина.
– Паспорт давайте. Без паспорта билеты не продаем.
Фине было невыносимо наблюдать горе женщины. Не зная, что делать, она протянула ей деньги, но та лишь с болью повела головой. Паспорта с собой у Фины не оказалось.
Когда объявили поезд, женщина в отчаянии бросилась к пассажирам, умоляя продать ей билет. Она металась от вагона к вагону, падая на колени перед проводниками, а потом билась в руках тащивших ее по перрону нацполов. Шедший следом за ними полицейский остановился возле застывшей, побледневшей Фины и сказал, что она будет свидетелем.
– Нами установлено, что лицо без гражданства пыталось дать взятку ответственному лицу, чтобы незаконно проникнуть в поезд, – рассказывал вызвавший Фину следователь.
Лицо без гражданства… Фине даже слышать это было неприятно. Как будто речь не о человеке, а о коробке с нитками.
– Женщина хотела купить билет. Она хотела заплатить за него деньги, – уверенно говорила Фина.
Ей казалось, что здесь достаточно просто здравого смысла, не говоря уже о человеческом сочувствии.
– У нее мама умирала, ей нужно было ехать.
Сложив руки на столе, следователь холодно глядел на Фину.
– У нее нет права свободного перемещения. Поэтому ее действия оцениваются так. Будучи лицом без гражданства, о чем она не могла не знать, она также не могла не знать о наложенных в соответствии с этим ограничениях. Она не с другой планеты.
Фине оставалось только спросить, что теперь будет с этой женщиной.
– Статья не тяжкая, поэтому, – тут следователь сделал паузу, – ничего страшного.
Фина готова была выступить в суде, но ее туда не вызвали. Дальнейшую судьбу той женщины она не знала.
Могла ли подумать тогда Фина, что через несколько лет у нее самой отберут паспорт, сделав лицом без гражданства, навсегда приковав к этому душному угрюмому городу?
Братья
Ханнес любил своих братьев. Он часто просил отца и мать рассказать ему о них. Телль больше рассказывал о Бобе, Фина – о Марке. От родителей Ханнес знал, как их не стало, но никогда не заводил разговор об этом.
У него остались игрушки, которые были у Боба и Марка. Ханнес хранил их в своей картонной коробке с крышкой. А у мамы в шкафу была детская одежда. Иногда она доставала вещи братьев, раскладывала их на кровати, потом брала каждую в руки и смотрела на нее. Когда Ханнес видел это, он думал, что лучше бы мама в эти минуты плакала.