Последний танец Кривой белки
Шрифт:
"Значит, у него две трубы здесь стоит, - подумал Михаил, - чтобы течение воздуха в землянке было и она хорошо продувалась, как у меня в подвале".
Когда Виктор вернулся, Михаил предложил ему спать у костра.
– Не боишься?
– поинтересовался Муравьев.
– Сам же говорил, что нас шаман охраняет.
– Судя по тому, что ты говоришь без запинки, это так.
– Хм, - нащупав кору березы, Михаил зажег спичку и поднес ее к коре на уровне своего лица.
– Неужели это его чары на меня действуют?
– спросил.
–
– Витя, так, он, что, не человек?
– укладывая в ветки сильно разгоревшуюся кору, посмотрел на Муравьева Михаил.
– Шаман столетний. Так люди здесь о нем говорят.
– Столько живут?
– Сам об этом спроси у него, - отмахнулся Муравьев и положил на ворох разгорающихся веток еще одну небольшую их охапку.
Огонь затрещал. Быстро охватывая новые ветки и поедая, в буквальном смысле этого слова, на них кору, паутину, шишки, потом с хрустом их разжевывал.
– Осипцов!
– громко сказал Михаил.
– Осипцов Николай. Ты кто? Дух? Или человек? Если можно, приди к нам.
Виктор подложил в костер несколько толстых дровин и, усевшись рядом с Михаилом, не сводил глаз с огня.
– А ведь я точно его видел под елью.
– Мишенька, там, где ты рыбачил, елок нет. Там растут только сосны.
– Елка была, это я тебе говорю, уважаемый, Виктор Егорович, была, - повысил голос Степнов.
– Была, говоришь? Сейчас возьму фонарик, пойдем и посмотрим на твою елку...
То место от землянки было недалеко. Михаил хорошо помнил, как туда идти, и поэтому шел впереди, чтобы не дать возможности Виктору его обмануть и завести в другую сторону.
Удочку, которую он бросил на берегу реки, забыв даже смотать ее леску, нашел сразу. Повел лучом фонаря вправо от себя, где видел человека, разговаривающего с ним, и от удивления чуть не присвистнул: там ели не было.
– К-к-куд-да, к-к-к-ку-д-да он-на д-д-дел...
– Успокойся, успокойся, Мишенька. Он ушел, ушел.
– П-поч-ч-чему уш-шел?
– Дела видно не простые. Шаман, Мишенька, это не просто человек земной, он, похоже, живет в нескольких мирах. Это мне кто-то говорил. Тем более, Белка. Он - защитник этого места, выходит. Что-то здесь такое находится. Видно то, что он должен защищать.
Михаил упал духом. Шел, молча за Виктором, у костра залез в спальник и, не слушая успокаивающие слова Муравьева, погрузился в размышления.
Выскочившие из своей земляной конуры Амп с Воем, подтверждали то, что здесь больше нет чар Хромой Белки.
"Чувствовал ли он их?
– Михаил, пряча свое лицо от носа собаки, пытающейся лизнуть его, снова вернулся к мысли - ощущал ли он чары шамана.
– Если я его видел под елкой, которой не было, это - чары. Да, да, это - чары. А вот каких-то других ощущений, типа опьянения, прилива холода или тепла, какой-то свежести в воздухе, нет, этого не было. Жаль, не успел с Виктором поговорить. Не раз хотелось поделиться с ним какими-то своими мыслями, но он этого остерегался, понимая, что не может выразить четкими словами свои мысли. Да, и память, как назло, частенько играла с ним в прятки. Смотрит на дерево, а не может вспомнить, как оно называется. Не в том смысле, осина это или береза, хотя и это тоже присутствовало. Забывал, что это - дерево и мог назвать его чем угодно, например, водой, звездой, луной".
Немножко раскрыв молнию на спальном мешке, глянул на костер. Собака, открыв пасть и вытащив наружу свой длинный язык, громко дышала.
"Охранница. Вернее, охранник. Ему жарко, подумать только", - зевнув, подумал Михаил и, почувствовав тяжесть в глазах, прикрыл веки. Хотелось спать, и это желание, в данный момент, ему никак нельзя было упускать.
"Ци-ци-ци", - раздался громкий писк белки.
Его Михаил слышал хорошо. Теперь этот звук для него стал самым важным из того, что его может окружать. Беличий крик - это возвращение шамана, его охранника.
– Хромая Белка, спасибо, что пришел, - прошептал он без запинки...
– 5 -
Крик белок разбудил Михаила с Виктором. Они обратили внимание, что теперь собаки не боялись их, а, наоборот, с озорством, поскуливая, носились под деревьями, ища их.
– Испортил их Тишка, - вынес заключение Муравьев, - за белкой охотятся. Хотя, мне это, как раз, и нужно. Значит, и соболя не пропустят, и глухаря. А глухариное мясо соболь очень любит.
– Г-г-лухаря?
– не поняв мысли Муравьева, спросил Михаил.
– А, вон, посмотри, - и Виктор указал пальцем вниз.
– Ой, - улыбнулся Степнов, рассматривая разметанные по траве перья вчерашней добычи.
– Эт-то н-наши с-собаки?
– А кто ж еще? Все остатки от глухаря съели. И от шулюма тоже, вместе с шулюмом нашим, - и указал рукой на головешки от костра и лежавший рядом с ними перевернутый котелок.
– Наш завтрак съели. Вон, у Ампа даже на носу перышко глухариное. Так что, нас не проведешь.
Собака, виляя хвостом, подбежала к Виктору и, как бы прося прощения у него за содеянное, уткнулась ему своим носом в колено.
– Эх, ты, волчара перемешанный, - схватив собаку за шерсть на затылке пса, потрепал его.
– Ну, ладно. Сдается мне, что вчера не сам Хромая Белка к нам приходил, а его дух.
– К-как?
– Он бы поздоровался со мной. Человек он такой. Глухарем нас угостил без выстрела, рыбку забрал за это, как оплату. На тебя посмотрел и все. А так бы у костра с нами посидел бы. Он любит поговорить. Я бы попросил его тебя вылечить.
– Н-ничего н-не п-пон-н-нимаю.
– А пока рано тебе, значит, понимать. Хотя, погоди-ка, - Виктор с улыбкой посмотрел на Михаила.
– А вчерашнее, что ж по-твоему получается, я тоже придумал и как-то вложил тебе в мозги?