Последний вампир
Шрифт:
Рабочий стол был завален бумагами, а на экране монитора светилась заставка программы по статистическому анализу, данными которой она недавно пользовалась. Сара исследовала влияние нового плазменного раствора, полученного из крови Мириам, на разложившиеся клетки тел ее бывших любовников. Пока эксперименты давали в лучшем случае неоднозначный результат.
Сара понимала, что не должна задерживаться, но тем не менее почти упала на стул – ноги подкашивались, голод терзал ее внутренности.
Перед тем как забрать чужую жизнь, она нуждалась в небольшом утешении, поэтому бегло просматривала сейчас свою статистику по клеточным структурам – за этими сухими цифрами скрывался способ, как исторгнуть кровь Мириам из собственного тела... может быть, даже спасти тех, кто находился на грани между жизнью и смертью, пока эта кровь текла в их сосудах.
Сара щелкнула несколько раз кнопкой мыши, и на экране появилась фотография того, кто давным-давно умер. Этот снимок находился под строгим запретом, Мириам приказала, чтобы в доме его нигде не было.
Она и Том Хейвер когда-то вместе работали в Риверсайдской больнице, это время было полно опьяняющих побед. На фотографии Том улыбался. Это были их последние беззаботные минуты вместе. И последний счастливый миг в жизни Сары Робертс.
За его спиной виднеется музей «Морской порт у Саут-стрит», в ту пору там еще не успели понастроить все эти новые рестораны и магазины. Они только что сошли с одного из старых парусников, на Томе была ветровка.
Сара помнила каждую подробность того солнечного осеннего дня, когда она сделала этот снимок, в ее памяти остался даже запах лосьона после бритья. Любимый аромат Тома, под названием что-то вроде «Рубин...», ах да – «Нефрит Востока». Они прошли рука об руку по Саут-стрит, купили устриц на фултонском рыбном рынке, вернулись домой и съели их на крошечном балконе своей квартиры. Господи, как они любили друг друга!..
Одиннадцать дней спустя она убила его. Она убила Тома, и сейчас его душа покоится в ней. Сара никогда о нем не говорила и даже не осмеливалась думать, потому что иногда казалось, будто Мири читает чужие мысли. Но он был ее частью, и к нему она отправится, если когда-нибудь исстрадавшаяся душа освободится из плена этой жизни.
Сара вернула фотографию в скрытый файл, она даже боялась вообразить, что случится, если Мири обнаружит снимок.
Ей не следует задерживаться здесь, она должна вынуть из ящика стола ланцет и быстро отнести его вниз, но Сара вместо этого не могла оторвать взгляд от неприметной двери рядом с диваном. Повинуясь какому-то безотчетному порыву, она встала и, коснувшись дверной ручки, повернула ее. Темные ступени уходили круто вверх. Женщина чуть помедлила на нижней ступеньке, затем быстро поднялась наверх.
Чердак простирался на всю длину огромного дома, свет проникал сюда сквозь маленькие овальные окошки. В случае необходимости можно было воспользоваться старинными медными светильниками, что свисали с поперечных балок, среди которых обосновались летучие мыши. Была какая-та строгая красота в этом просторном помещении с гладким серым полом, где стояли гробы и ящики, свидетельствующие о несокрушимой вере хозяйки этого дома в свое право на жизнь и смерть ее бывших возлюбленных.
Подойдя к скромному на вид гробу из серой стали, Сара откинула крышку, провела пальцами вдоль белой атласной обшивки, дотронулась до маленькой подушечки, на которой когда-то покоилась ее голова.
Здесь она прошла сквозь смерть, здесь ее вернули к жизни. Наверное, этот гроб – ее истинный дом, центр ее мироздания. Она приходила сюда, когда Мири погружалась в Сонпосле насыщения или – как сейчас – была чем-то занята. Тогда Сара забиралась в гроб, закрывала крышку и оставалась лежать, пока хватало воздуха, и ей казалось будто обожженную, измученную душу успокаивает свежая вода. Сара посмотрела глазами, полными слез, на гроб, стоящий у дальней стены. Ее госпожа очень часто приходила к нему, Джону Блейлоку. Но Мири не знала, что Сара иногда открывала этот гроб... как и теперь собиралась это сделать.
С тихим щелчком поднялась крышка, в нос ей ударил знакомый острый запах – Мириам держала там букет из сухих цветов. Труп был одет во фрак и белую рубашку с высоким воротничком. Шея стала совсем тощая, а лицо исказил глубокий некроз мертвого тела, высыхавшего в течение вот уже многих-многих лет.
Оскаленный рот искажала гримаса, и было в ней нечто странное, что-то живое, отчего долго смотреть на то, что когда-то было лицом Блейлока, становилось невозможным. В мертвеце теплилась жизнь.
Сара легко коснулась тонкой руки усопшего, потом наклонилась, тронула губами сухую впалую щеку и прошептала:
– Я делаю успехи, Джон. Правда, небольшие, но все-таки успехи. Дело движется.
Со скоростью часовой стрелки мертвые пальцы начали шевелиться. Если бы у нее был час или два, или три, Джон Блейлок постепенно схватил бы ее запястье, а его ногти впились бы в ее плоть, словно пытаясь проникнуть к венам. Но сейчас последовало почти незаметное движение, легкая пульсация костлявого пальца на мягкой ладони, едва заметное надавливание длинного твердого ногтя на один из ее пальцев.
Сара отстранилась. Мертвое тело издавало шелест не громче шепота падающих листьев, и в ответ женщина пропела ему своим чистым нежным голосом песню, известную всем рабам Мириам: «Спи, мое дитя, всю ночь напролет. Бог ангела-хранителя пошлет...»
Мириам будет недовольна, что она задержалась. Но у Сары были свои отношения с Джоном и остальными. Наступит день, и она либо вернет их к жизни, либо подарит им освобождение, истинную смерть. Этот день обязательно наступит.
Ее исследование продвинулось гораздо дальше, чем она рассказывала Мириам. Фактически она больше кого-либо в мире понимала физическую сущность души, потому что сама когда-то превратилась в душу, закованную в тиски собственного умершего тела. Эта сильная электромагнитная сущность может подвергаться исследованию, так как представляет собой часть физического мира. Душа является живой плазмой, состоящей из триллионов электронов, каждый из которых вращается со своей собственной скоростью, являясь крошечной частью гармонии и памяти целого невероятно сложного организма...