Последний варяг
Шрифт:
Кто из княжеских гостей эта зловещая тень? В чьих глазах таится эта лиловая искорка обмана, а в сердце уже набухает капелька яда? Кто посмел бросить вызов Зову, что пробудил весь этот мир? Удушье, тёмное удушье подступало к горлу от таких вопросов. И главное: почему не сам враг, а лишь его тень? Вода на это не ответила. Да и никогда она не давала прямых ответов. Потому что вторая половина ответа должна родиться в зрячем сердце волхва. И только так, и не иначе. Поэтому Белогуб будет внимательно смотреть, искать и думать. И пытаться постичь смысл туманных и страшных слов, что открылись ему.
А волхвам он ничего не скажет. Не скажет, что пророчество, которого они так опасаются, оказалось намного более грозным. И что оно уже начало сбываться.
Столы были уставлены вкусными и обильными яствами, греческим вином и крепким хмельным мёдом. Во главе стола сидел князь Олег в чистом, но простом походном облачении. В сравнении с ним некоторые купцы выглядели богатыми восточными царями, не говоря уж о греческих вельможах. По обе руки князя расположилась его верная дружина — его соратники и друзья, княжеские гридни. Это было очень необычное сообщество, где князь был всего лишь первым среди равных. В некоторых из них, так же как и в самом Олеге, текла кровь конунгов: кровь пиратов и морских королей. Другие — из обедневших викингов — доказали своё право находиться здесь мечом и боевой удалью. Был среди гридней князя даже арабский воин Фатих, улыбчивый человек, чьи глаза могли становиться безжалостными. Ну и, конечно, гороподобный силач, всеобщий любимец Фарлаф, по прозвищу Железная Башка.
— А не выпить ли нам за волхвов? — предложил ироничный Свенельд, верный советник из княжеских гридней. — Много чего пролегло меж нами. Так оставим плохое гнить меж костей наших врагов!
— Йо-хо-о! — подхватили гридни.
— Ибо сказано, — смиренно добавил лукавый Свенельд, теперь поглядывая в сторону греческого епископа, — кто старое помянет, тому глаз вон.
Волхвы поднялись с мест и, хмурясь, поклонились князю.
— Глаз вон, — повторил Фарлаф, словно обрадованный неожиданной перспективой.
А перед князем появился баян; волхвы глядели на него благосклонно.
— Позволь, князь, спеть тебе хвалебную песнь, — попросил баян.
Не то чтобы на лице князя появилось нежелание слушать и скука, но какая-то весёлая радость на миг ушла из его взгляда. И все же Олег, почти незаметно поморщившись, согласился.
— Великий князь, любимец богов, — затянул баян, — врагов одолел в один миг. Сверкает, как буря, его грозный меч, как солнце — его светлый лик.
Фарлаф поднялся со скамьи.
— О ком сложили эту песнь, Олег? — изумлённо спросил он. — Кому это боги послали таких жалких врагов? В один миг… Кто тот несчастный?
Подобная бесцеремонность вызвала замешательство среди гостей. Баян побледнел и растерянно посмотрел на волхвов. Те с негодованием уставились на берсерка.
— Твоё поведение оскорбляет нашего господина, — сказал берсерку волхв, из тех, кто шушукался с Белогубом.
— Нашего господина, — с усмешкой возразил берсерк, — могут оскорбить лишь льстивые слова. Следует уметь уважать своего врага. Это говорю вам я, Фарлаф Железная Башка. А у меня их было немало.
Князь Олег, с трудом сдерживая улыбку, посмотрел на своего гридня. А Фарлаф, видимо, входил во вкус.
— Я вот что скажу, — заявил он и обвёл лукавым взглядом дружину, хотя на князя почему-то не посмотрел. — У нас говорят, что старый волк-оборотень родил скальда — дух поэзии. Я не знаю, я при этом не был.
Послышались одобрительные смешки, и довольный берсерк продолжил:
— И потом, давно это было. Но вот я знаю, что скальд нашептал мне эту песню.
Фарлаф коснулся струн небольшой походной арфы, смотревшейся комично в его огромных лапищах, и вдруг запел неожиданно приятным глубоким голосом:
За северным ветром Брунгильда жила, Над морем в камнях её дом. Ткала дева берсерку сияющий стяг, но думала о другом. Как бы с любимым мёду испить, Как бы берсерку героя родить.Дружина подхватила последнюю строчку и начала подпевать, а Фарлаф продолжил:
Ушёл любимый в далёкий край, К озёрам и лесам. Морской скиталец нашёл там свой дом, Предел положив мечтам. С кем же Брунгильде мёду испить, Как же деве героя родить? Стал строить варяг в чужом краю Замки и города И победил врагов, что злой рок ворожат, Глядя в чёрные зеркала.(При этих словах Фарлаф с насмешливым вызовом посмотрел на волхвов.)
Прощай, прощай, Брунгильда моя, Лишь ветру Борею теперь ты сестра. Но гордая дева не стала искать Дороги земного царя. Угасла надежда, песнь девы ушла, Покинув родные края. О где же ты, та, что Брунгильдой звалась? Не в небо ль ночное звездой поднялась? Клинок врага отыскал в бою Морского скитальца грудь. И смерть героя ему помогла В Вальгаллу врата распахнуть. Прощай, прощай, Брунгильда моя, И в небе ночном воссияла звезда. В чертоге небесном был пир королей, И встретились двое. С тех пор Каждую ночь две светлых звезды Выходят на небосклон. Любимая, здравствуй, Брунгильда моя! Я муж тебе, ты мне навеки жена.Фарлаф закончил петь. На какое-то время в тереме воцарилось молчание, потом человек в сером произнёс:
— Эта песнь о смерти какого-то скитальца. Баян же собирался петь о жизни князя.
Фарлаф усмехнулся, и тогда вмешался Свенельд.
— Это песнь о Рюрике, — вежливо возразил он. — И князь её любит. Нет для воина судьбы достойнее, чем погибнуть в бою.
— Йо-хо-о! — прогремел Фарлаф. — Да! Вот про это я и толкую. Скажи им, Свенельд, ты в разговорах похитрее грека будешь!
Однако глаза Свенельда приобрели неожиданную задумчивую мечтательность, и он продолжил:
— И тогда туманы этого мира развеются, и за радугой откроется путь в Вальгаллу. Я уверен, что Рюрику сейчас там подносят питьё девы-лебеди, которых мы зовём валькириями. И на пиру королей, среди Асов, Рюрику не стыдно смотреть в глаза своим предкам.