Последний верблюд умер в полдень
Шрифт:
Если он надеялся ускользнуть от своих помощников, уловка не сработала. Господа последовали за ним по пятам из самой опочивальни. Он не вернулся, поэтому я пришла к выводу, что ему разрешили покинуть здание, и решила поступить точно так же.
Когда я предположила, что могла бы навестить Верховную жрицу, потрясение моих фрейлин дало понять, что я совершила недопустимую ошибку, даже подумав о подобном. Жрицы не развлекали посетителей и не покидали своего жилья — за исключением участия в религиозных церемониях. Я преисполнилась искренней жалости к бедняжкам; даже мусульманские женщины обладали большей свободой — они могли гулять в садах и даже выходить на улицу, если были надлежащим образом закутаны и имели сопровождающего.
— И те же правила для всех знатных женщин? — спросила я. — Все они в такой же степени являются
Меня поспешили заверить, что, во-первых, жрицы — не узницы, и, во-вторых, что жрицы подчиняются иным правилам. Другие женщины могли перемещаться куда угодно и как им заблагорассудится.
— И куда же они ходят? — спросила я.
О… в храм, друг к другу в гости, наносят визиты королеве и королевским детям…
После этих слов меня озарило. Я объявила, что тоже хотела бы навестить Её Величество, которую они именовали древним титулом Кэндис[137].
— В моей стране, — добавила я, — все гости свидетельствуют своё уважение (дословно — приходят и кланяются) нашей Королеве. И поступать иначе является верхом невоспитанности (дословно — недостойным поведением).
После непродолжительного обсуждения дамы согласились, что это отличная мысль. Но процедура оказалась гораздо более сложной, чем я ожидала: каждый шаг пришлось обсуждать и доказывать. Должен ли кто-то прибыть раньше других, чтобы сообщить о нашем появлении? (Да, конечно.) Что мне одеть? (Мы оказались единодушны по этому вопросу: я была полна решимости отправиться в полном облачении и при оружии, и дамы полагали, что Её Величество хотела бы видеть моё необычное одеяние.) Как нам идти? (Остановились на компромиссе: женщины взяли паланкин, я шла пешком.) Может ли Рамзес сопровождать нас?
Рамзеса нигде не могли найти, так что вопрос решился сам собой. Дамы, похоже, решили, что это игра — вроде пряток — и потратили бы на поиски целый день, если бы я не объявила о намерении идти без него. Я не беспокоилась о его безопасности, так как он не мог выйти из дома. И потом, я уже неоднократно убеждалась, что без моего сына визит пройдёт гораздо спокойнее. Никогда не знаешь, что ему взбредёт в голову сказать. И вот мы двинулись в путь. Солнце стояло высоко, было очень жарко, но я не возражала, испытывая непревзойдённое удовольствие свободно шагать, глубоко дыша и озирая по пути достопримечательности. Скорее всего, и носильщики были довольны, ибо им пришлось соответствовать моему темпу, который, хотя и был достаточно быстр, но гораздо менее утомителен, чем их обычная рысь.
Вымощенная камнем мостовая содержалась в отличном состоянии. Группа маленьких темнокожих людей в одном месте занимались ремонтом; они пали на колени при виде стражников и оставались в таком положении, пока мы не прошли. По пути я мельком наблюдала за другими слугами, работавшими в садах. Часть склона была красиво заставлена террасами и благоустроена, но в других местах бушевали заросли сорняков и ежевики, среди которых, будто гнилые зубы, виднелись фрагменты разбитых стен. Я задала себе вопрос, признаки ли это миновавшей гражданской войны или результат сокращения численности населения и величины ресурсов. Некоторый спад был неизбежен, но удивительно, что эта любопытная культура сумела пережить столетия. Дни её изоляции сочтены, думала я с удивительным чувством сожаления. Рано или поздно её обнаружат — не одиночные странники, как мы с Уиллоуби Фортом, но наступающая волна цивилизации, обладающая оружием, против которого копья и луки бессильны. И что же тогда ожидает здешних жителей?
Резиденция Кэндис примыкала к храму с западной стороны — то самое впечатляющее здание, которое я заметила накануне вечером, и было, по сути, королевским дворцом. В связи с неопределённостью в отношении преемственности Её Величество являлась в настоящее время единственной обитательницей, не считая обычного нагромождения наложниц, слуг, придворных и прихлебателей. Я узнала от моих спутниц, что она — мать принца Настасена, а мать Тарека умерла, когда тот был ещё ребёнком.
После обычных скучных церемониальных приветствий меня проводили через серию дворов и коридоров в великолепно украшенную приёмную, где уже ожидала королева. С сожалением должна признать, что её вид — и вид её фрейлин — так потрясли меня, что я забыла о хороших манерах и застыла в непристойном изумлении.
Её Величество оказала мне честь, облачившись в свой лучший наряд. Голову покрывала прихотливая маленькая шапочка, увенчанная фигуркой украшенного драгоценностями сокола, чьи крылья были изогнуты вниз и достигали щёк. Она носила тяжёлые ожерелья и золотые браслеты; плетёные кисточки украшали платье из чистейшей льняной кисеи с широкими плиссированными рукавами. Оно демонстрировало величие владелицы — и, можете мне поверить, было, что демонстрировать. Кэндис была невероятно толстой — почти одинакова что в ширину, что в высоту. Валики жира окружали всё тело; круглое, улыбающееся лицо возникало непосредственно из плеч без малейших признаков шеи. Само лицо было довольно приятным, с тонкими чертами, весьма напоминавшими облик сына. Хотя округлые щёки и уменьшали эти черты, но королева выглядела явно более симпатичной, чем Настасен. Маленькие тёмные глаза мерцали учтивым любопытством. Её придворные дамы также щеголяли элегантными одеждами, а некоторые из фрейлин были почти столь же велики, хотя ни одна не могла сравниться с внушительными размерами королевы.
Она не встала при моём появлении — полагаю, что понадобилось бы двое, а то и более, сильных мужчин, чтобы поднять её на ноги — но приветствовала меня высоким щебечущим голосом и указала на кучу подушек близ себя. Сдерживая изумление с присущим мне обычным savoir faire[138], я вежливо поклонилась и уселась.
Ментарит не сопровождала нас, так что пришлось обходиться без переводчика. Это оказалось преимуществом, а не помехой, потому что мои промахи и своеобразный акцент привели дам в восторг (больше всех веселилась Её Величество), и смех растопил лёд общественных условностей. Но смех был добродушный; королева точно так же веселилась, пытаясь произнести приветствие на английском. Я не могла противиться искушению и спросила, сколько ей лет. После продолжительного обсуждения и подсчёта на пальцах (как своих, так и придворных дам), она сообщила мне, что ей тридцать два. Вначале я не поверила своим ушам, но по зрелом размышлении поняла, что она могла бы стать матерью в нежном четырнадцатилетнем возрасте — то, что даже сегодня порой происходит в Египте и Нубии с несчастными девушками. Выходило, что и Настасену, и Тареку, родившемуся в том же году, по восемнадцать лет — юноши по английским стандартам, но не по меркам этого общества. Должно быть, они отрезали «косички молодости»[139] ещё до того, как стали подростками.
Невинное любопытство Её Величества и чрезмерное гостеприимство свели на нет все попытки других вопросов. Невероятные количества еды и питья буквально задавили на меня. Хотя я делала всё возможное, опасаясь проявить невоспитанность, но не обладала силами поглощать столько же пищи, сколько королева и придворные дамы, и отсутствие аппетита у меня огорчило Её Величество. Сжав мою руку, она сочувственно покачала головой. Что же у меня за муж, раз морит меня голодом?
Я не могла придумать ответ, который оправдал бы Эмерсона, не оскорбляя Её Величество, так что просто напрягла мускулы и улыбнулась, чтобы показать, что наслаждаюсь совершенными здоровьем и счастьем. Решение оказалось удачным, ибо отвлекло королеву и обратило её внимание на мой наряд. Пришлось показать каждый предмет на поясе и объяснить его назначение. Придворные дамы столпились рядом и внимали мне, затаив дыхание. Мой зонтик имел колоссальный успех: они поняли его предназначение, так как сами пользовались различными устройствами для защиты от солнца, но механизм просто очаровал женщин, и мне пришлось раскрывать и складывать его дюжину раз, прежде чем они устали наблюдать за процедурой.
Я рассчитывала подарить его королеве, но не решалась расстаться с любым возможным оружием. Вместо этого, когда она указала, что аудиенция окончена, подарив мне искусный золотой браслет с собственного запястья (который скользнул вверх к моему плечу, да и там оказался велик), я преподнесла ей свой набор для шитья. Для меня это не было большой потерей, но произвело поистине сверхъестественный эффект. Изящные блестящие иглы, тонкие цветные нитки вызвали всеобщее восхищение. Когда я откланивалась, то увидела, что одна из фрейлин отчаянно сражалась с иглой в попытках вдеть в неё нить, а сияющая королева водрузила серебряный напёрсток на кончик мизинца.