Последний викинг. Великий город

Степанов Сергей

– Если вас возьмут во дворец конунга, вы увидите в зверинце живых чудовищ, – пообещал Гест.

За Форумом начиналась самая красивая и удобная часть Срединной улицы. Тенистые портики спасали от палящих солнечных лучей. По правую сторону тянулась стена Ипподрома, по левую – красивейшие церкви и дворцы. Гест провел их на площадь Августеон, бывший Рыбный рынок. Там стоял Милий – столб, от которого исчислялась протяженность всех дорог Ромейской державы. На восточной стороне возвышалось красивое здание Сената, куда в первый день нового года сходятся сенаторы, чтобы вознести хвалу императору за его мудрое правление. Однако все меркло перед величием колонны, обшитой бронзовыми листами. На листах красовались барельефы, саму колонну венчала колоссальная статуя, которую исландцы заметили с другого берега Золотого Рога. Они приняли её за великана, и неудивительно. Огромный всадник восседал на колоссальном бронзовом коне, поднявшем в воздух копыто. Задние ноги коня были напряжены,

словно он собирался сорваться с высоты и помчаться по небу. Облаченный в старинный панцирь всадник держал в левой руке шар с крестом, правая рука была простерта к востоку.

– Кто сей конунг? – полюбопытствовал Харальд.

– По-разному толкуют. Как по мне, сей царь грозит восточным народам.

– Почему же у него нет ни меча, ни копья?

– Греки верят, что они покорят восточные народы одним лишь крестом.

– Ну, это вряд ли! Надо было вложить ему в руку острую секиру.

Император Юстиниан не позаботился о том, чтобы начертать на статуе свое имя. Он был уверен, что оно не нуждается в напоминании. Но каким бы могущественным ни был повелитель империи, время стирает из людской памяти его деяния. Лишь ученые мужи знают, что всадник, указующий на восток, – это император Юстиниан. Простонародье же выдумывает несообразные басни о бронзовом коне. Поневоле подумаешь, что саги сохраняют имена надежнее камня и бронза. Шлем императора украшали позолоченные перья. Об этих перьях Гест рассказал следующую историю. Однажды буря сбросила вниз пышные украшения. И когда все недоумевали и обсуждали, как водрузить их обратно, нашелся некий искусный кровельщик, взявшийся исправить поломанное. Поднявшись на крышу Великой церкви, он забросил дротик с крюком и веревкой на статую. Когда дротик зацепился за конскую гриву, он натянул веревку, прошел по ней и приделал перья к шлему. Его поступок вызвал всеобщее изумление, а император подарил ему за смелость и находчивость сто номисм.

– Миклагард полон чудес, – заключил Харальд. – Но мы так утомились от осмотра диковинок, словно целый день гребли против свежего ветра. Надеюсь, мы все осмотрели, а то моя память ничего не способна вместить.

– Вы ещё не видели самого главного! – всплеснул руками Гест. – Сейчас вы узрите чудо из чудес, которое затмит всё предыдущее!

Глава 5

Кормитель Сирот

Харальду Суровому было трудно поверить, что в Миклагарде существовало что-либо более удивительное, чем увиденное им доселе. Однако Гест молвил чистую правду. Вдоль площади Августеон тянулась каменная ограда, за которой возвышалась громада собора Святой Софии Премудрости Божьей, чаще именуемого Великой церковью. Но прежде чем приступить к рассказу о соборе святой Софии, следует сказать несколько слов о церкви святой Ирины, находящейся за той же каменной оградой. Оба храма объединены не только оградой, но и общими священнослужителями, ибо причт святой Софии одновременно является причтом святой Ирины и возносит молитвы попеременно то в одном, то в другом храме. Церковь святой Ирины огромна и великолепна изукрашена. В любом другом городе, кроме Миклагарда, подобный храм стал бы главным чудом, привлекающим паломников со всех концов света. Но в тени собора святой Софии даже самая высокая и красивая церковь кажется маленькой и невзрачной. Паломники редко упоминают о святой Ирине, так как все их внимание поглощено Великой церковью.

Потемневшие от времени, ржаво-бурые стены Великой церкви подпирались мощными контрфорсами, подобными скальными утесам. Их возвели, чтобы удержать громадное здание и помочь ему устоять против землетрясений. В языческие времена на месте Великой церкви находилось капище нечестивой Артемиды. Капище разрушили, а его колонны и мраморные блоки использовали для строительства церкви. Увы, пожары не щадят Божьих храмов. Первая церковь сгорела, была заново отстроена, вновь сгорела и вновь была отстроена с подобающей красотой и пышностью. При императоре Юстиниане в столице произошел мятеж Ники – таким был клич бунтовщиков, надеявшихся на победу. Ведь Ника – языческая богиня Победы, а от нее греческие имена: Никита – победитель, Николай – победитель народов, Никодим – победный народ, Никон – побеждающий, Никандр – победный муж. Мятежники не добились победы, хотя бед натворили немало. Они выступили не только против императора, но дерзнули поднять руки против Бога и сожгли храм Софии. Попустил Господь совершить беззаконие в предвидении того, с какой красотой этот храм будет перестроен в будущем. Ведь если бы до мятежа кому-нибудь показали изображение храма, который мы видим перед собою, он тотчас же взмолился бы поскорее разрушить старую церковь с тем, чтобы она приняла нынешний чудесный вид.

Благочестивый император повелел отстроить сожженную церковь с гораздо большим размахом и великолепием. Он не пожалел казны и нанял лучших мастеров: Анфимия из Тралл, знаменитого в искусстве механики, и Исидора из Милета, во всех отношениях человека знающего и подходящего. Про механика Анфимия рассказывали, что однажды у него возник спор с соседом,

знаменитым ритором. В суде механик проиграл, так как не мог противостоять риторическому искусству соседа. Зато он отомстил ему при помощи законов механики. Их дома располагались рядом и имели общую крышу. Анфимий разместил на своей половине множество котлов, наполнил их водой и обтянул кожаными крышками, снизу широкими, чтобы охватить сосуды, затем они суживались наподобие труб, прикрепил концы их к доскам и балкам и тщательно закрыл все отверстия, так что весь пар, сколько его содержалось в кожах, не улетучиваясь и не проходя наружу, свободно поступал вверх, поднимаясь по полым трубам, пока не достигал крыши. Подготовив все это скрытым образом, он подложил сильный огонь под основание котлов и развел сильное пламя. Тотчас из кипящей воды поднялся вверх пар, сильный и одновременно густой. Так как он не имел возможности распространиться, то он несся по трубам и, сжатый теснотой, с большой силой стремился вверх, пока беспрерывным потоком не ударялся о крышу и всю ее сотрясал и приводил в движение, так что бревна сильно тряслись и скрипели. У соседа-ритора были гости. Ощутив тряску, они уверились, что началось землетрясения и с криками ужаса бросились прочь из дома. Вот каким хитроумием отличался механик.

Десять тысяч человек ежедневно трудились под началом Анфимия и Исидора, а на строительство великолепного храма была истрачена сумма, равная четырем годовым доходам императорской казны. Ходили легенды, что Юстиниан собирался покрыть золотом стены Святой Софии от пола до сводов, но звездочеты предрекли, что конце веков воцарятся очень бедные цари, которые обдерут золотые стены. Дабы этого не произошло, император нехотя отказался от своей затеи. Когда строительство было завершено, Юстиниан на колеснице подъехал к Великой церкви и воскликнул: «О, Соломон! Я превзошел тебя!» И действительно, Великая церковь превзошла храм Соломона в Иерусалиме и все иные храмы, когда-либо и где-либо построенные.

Гест привел своих гостей на обширный открытый двор, окруженный колоннами, и мраморным фонтаном посередине. Из этого двора был проход во внешнюю галерею. Её голые кирпичные стены не отвлекали от благочестивых мыслей, коим должны предаваться верующие пере вступлением в храм. Вход в следующую, внутреннюю галерею, был украшен искусной мозаикой Приснодевы, восседающей на троне. По правую и левую руку Богоматери стояли два императора: Константин держал на ладонях город, Юстиниан преподносил храм святой Софии. Харальд внимательно рассматривал мозаику, стараясь запомнить все подробности. Потом фреска, изображавшая конунга Ярицлейва Мудрого со храмом Святой Софии в руках, появилась в Кэнугарде, и нетрудно догадаться, кто навел конунга на такую мысль .

Дубовая дверь, ведущая во внутреннюю галерею, или нартекс, была окована бронзой. Раньше на дверях красовались имена императоров Феофила и Михаила Победителя, но позже имя Феофила сбили, ибо он впал в иконоборческую ересь. В нартекс не возбранялось входить язычникам и кающимся христианам, отлученным от церкви за прегрешения. Всякому открыт доступ сюда, дабы он восхитился мраморными стенами и высокими сводами, сплошь покрытыми золотистой смальтой. Проемы над окнами украшали гирлянды цветов, выложенных из разноцветных каменьев.

Три двери вели из нартекса в храм, а над дверями – напоминание о бренности земного величия. Дивная мозаика изображала Господа на троне, слева от него в круглых медальонах можно было видеть Богородицу и Архангела Михаила с мерилом в руках. Лик архангела был суров, Богородица же простирала к Спасителю руки, умоляя простить императора Льва Философа, распростертого у подножья трона. По-разному толковали назидательным смысл мозаики. Одни говорили, что император проси заступиться за грешный народ, иные же уверяли, будто он каялся в собственных прегрешениях. Харальд смотрел на босые стопы небесного владыки, к которым склонился владыка земной, и огорченно думал, что Господу нашему, кажется, не часто приходилось ездить верхом. Все-таки он никак не мог уразуметь, отчего Сын Божий, а это, как ни считай, весьма знатное происхождение, ходил пешком наравне с простолюдинами.

По обе стороны от царского входа на высоте человеческого роста имелись ниши с иконами. Гест встал на колени перед иконой и перекрестился. Поднявшись с колен, он пояснил:

– Здесь можно исповедоваться, если стыдно идти к священнику.

– Смотрите, на полу яма! – воскликнул Ульв.

И действительно, великое множество людей стыдились признаться в своих грехах духовной особе. Они тайно исповедовались иконам, и их колени постепенно протерли углубление в мраморном полу. Не считая внешней галереи и нартекса, Великая Церковь состоит из трех нефов, или кораблей, словно вставших борт о борт в тихом фьорде. Один корабль огромен, а два корабля по его бокам, чуть пониже. Но даже под сводами двух малых нефов могли бы уместиться и «Длинный Змей», и «Малый Змей», и «Журавль», построенные по приказу конунга Олава, сына Трюггви. И не только поместиться, но и расправить свои паруса и раскинуть сорок пар длинных весел. При этом их изогнутые носы со змеями и птицами вряд ли бы дотянулись до половины высоты бокового нефа.