Последний вираж штрафбата
Шрифт:
«Вот все и выяснилось, — сказал себе Нефедов, — наивный чудак! Теперь-то ты знаешь наверняка, что случилось с тем морским разведчиком и какую „блатную“ командировку уготовил тебе дорогой тесть!»
— Надеть гермошлемы! — крикнул командир.
Все быстро перешли на дыхание из индивидуальных кислородных приборов. И сделали это очень вовремя, ибо очередная ракета разорвалась рядом с кабиной, изрешетив ее осколками, что вызвало мгновенную разгерметизацию. Кабину наполнил свист врывающегося в пробоины воздуха. Не будь на летчиках защитного кислородного снаряжения, они бы мгновенно потеряли сознание и погибли на такой высоте.
Тем не менее на борту уже появились раненые и погибший. Осколки пробили пол прямо под ногами майора Кабаненко, и два кусочка раскаленного металла впились в его левое бедро. Управление самолетом тут же взял на себя второй пилот. Одним из осколков был убит бортинженер. Игорь не мог отвести взгляда от его остекленевших глаз на залитом кровью лице.
Рядом с машиной продолжали рваться крылатые снаряды. Многотонный самолет швыряло из стороны в сторону, словно он был сделан из фанеры. Со своего места Нефедов видел, как на приборной доске перед пилотами загорелись красные лампочки, сигнализирующие о пожаре двигателей. Летчики с трудом удерживали в руках сильно трясущиеся ручки-штурвалы, да и весь самолет трясло, словно в лихорадке. Но, несмотря на почти безнадежную ситуацию и ранение одного из них, пилоты не поддались панике. Они продолжали работать — делать все, чтобы спасти машину и экипаж. Страшно бледный от потери крови командир подсказывал второму пилоту, как лучше маневрировать.
— Влево, влево, Серега! Разворачивайся им навстречу. Надо «спрятать» сопла наших движков, тогда можно сорвать тепловое наведение ракет.
Не менее сложно приходилось штурману: все пилотажно-навигационное оборудование вышло из строя. Поэтому ему оставалось воспользоваться старым «дедовским» методом — навигацией по счислению. Но даже и этот метод оказался трудноприменимым из-за того, что осколки перебили приемник воздушного давления, так называемую «трубку Пито», и об истинной скорости самолета оставалось только гадать. Тем не менее штурман постоянно выдавал командиру курс и удаление от нейтральных вод. Оставалась маленькая надежда, что чертовы истребители не станут добивать их в международном воздушном пространстве.
Но второму пилоту все труднее становилось выдерживать курс. Машину сильно трясло. Три из четырех двигателей горели. Тяги же единственного уцелевшего мотора было недостаточно для того, чтобы выбраться из такой передряги. Высота постепенно терялась. Где-то рядом ходили перехватчики. Их пилоты еще наверняка не израсходовали все ракеты и готовились добить русский бомбардировщик.
К тому же по ходу дела постоянно обнаруживались все новые серьезные повреждения. Вывалилась одна стойка шасси, возникли проблемы с рулем направления. Мячиков грустно доложил, что огромным осколком разнесло вдребезги его аппаратуру. К счастью, сам хронический везунчик при этом не получил ни царапины. Но теперь нельзя было сообщить на базу о бедственном положении, в котором находился экипаж. Естественно, по этой причине не приходилось рассчитывать на оперативную эвакуацию в случае катапультирования. Впрочем, из-за специфики сверхсекретной операции вопрос об их спасении в случае возникновения каких-нибудь непредвиденных обстоятельств с самого начала оставался открытым.
Наконец, оценив сложившееся положение, командир принял трудное, но единственно возможное решение:
— Всем покинуть самолет!
Штурман дернул двумя руками за рычаги катапультного кресла. Однако его отстрела не произошло — катапульта не сработала. Пришлось штурману прыгать «вручную» через аварийный люк. Затем улетел оператор РЛС.
— Прыгай, — рычал Кабаненко сидящему рядом товарищу.
— Подожди, подожди, — вещал в ответ второй пилот. — Давай сначала ты, а я пока буду удерживать машину.
Так они и спорили, уговаривая один другого уйти первым, чтобы дать возможность спастись уцелевшим ребятам. Второй пилот не хотел бросать командира. А майор Кабаненко, похоже, не собирался бросать самолет. Это была борьба не столько за дорогостоящее «железо», сколько за собственную честь. Майор заранее предчувствовал ожидающие его на земле бесчисленные разборы, вызовы на ковер к начальству. В таких случаях всегда виноваты летчики, а точнее, персонально командир. Легче было погибнуть, чем жить потом с несмываемым клеймом почти преступника.
Игорь тоже решил прыгать последним. В конце концов, в том, что произошло, была его прямая вина. Ведь это он сбил с толку летчиков своими рассказами о безобидном «шведском гусе», который на поверку оказался хищным ястребом. Однако кто-то решил судьбу лейтенанта за него.
Неожиданно мощная сила ударила Нефедова снизу. Игорь вылетел из гибнущей крылатой машины, словно пробка из бутылки шампанского. Сработал автомат открытия привязных ремней. Тело отделилось от кресла, но еще некоторое время продолжало кувыркаться в чернильно-черной бездне. Затем беспорядочное вращение прекратилось, и над головой хлопнул раскрывшийся купол парашюта. Кто именно его катапультировал, Игорь так и не узнал.
Держась за стропы, он провожал взглядом пылающий самолет, огненной кометой уносящийся прочь — на запад. Вражеских перехватчиков видно не было. Других парашютистов тоже. Вскоре гигантский факел скрылся за горизонтом. Через считаные минуты ослепительный красавец должен был превратиться в груду обугленного металла.
Небо безлунно, даже звезды закрыты облаками. Вокруг чернильно-фиолетовый мрак. Непонятно, сколько еще осталось лететь до земли и что там тебя ждет. Хорошо еще, что они вроде бы еще не успели долететь до океана, так что можно было хотя бы не опасаться быть съеденным акулами.
Вдруг небо в той стороне, куда улетел подбитый ракетоносец, осветилось ярким заревом. Оттуда докатился грохот мощного взрыва. На душе стало муторно от мысли, что кто-то, возможно, так и не успел покинуть самолет.
Между тем дышалось в гермошлеме легко. Стекло его забрала не запотевало. В комплект специального снаряжения входили индивидуальный кислородный прибор и батареи электрических элементов для обогрева стекла гермошлема. Прозрачное забрало также надежно защищало лицо от холодного потока воздуха. Правда, из-за того, что парашютист не ощущал обдува, ему казалось, что он завис в воздухе. Создавалось такое зрительное впечатление, как будто бы земля не приближается, вернее, приближается, но очень медленно. Поэтому столкновение с кроной тропического леса стало полной неожиданностью для сбитого летчика.
Он больно ударился боком и плечом о жесткий древесный ствол и повис на парашютных стропах. Болтаться так между небом и землей можно было сколь угодно долго. Надо было что-то предпринимать. Между тем из-за особенностей оптического восприятия расстояния через толстое стекло гермошлема Нефедову показалось, что до земли не так уж и далеко. Примерившись к ближайшей ветке, молодой человек, недолго думая, расстегнул замки парашютной обвязки и прыгнул, попытавшись ухватиться за нее руками. Но ветка сразу предательски хрустнула под тяжестью его тела. Более ничего не сдерживало падения незадачливого акробата с высоты макушек деревьев. И снова Игоря спасло опущенное забрало гермошлема. Если бы не оно, парень лишился бы глаз, носа и губ. Пока Нефедов проваливался сквозь густую растительность с высоты многоэтажного дома, по прочному стеклу перед его глазами стегали и царапали ветки, шипы, гигантские колючки, похожие на крепкие медвежьи когти. К счастью, крепкая «шкура» кожаной куртки выдержала испытание на прочность, защитив легкой броней тело от глубоких порезов и рваных ран. Но с правой руки сорвало перчатку, и сразу что-то острое, словно бритва, вспороло кожу возле большого пальца.