Последний ворон
Шрифт:
– Тогда сделай что-нибудь, приятель. И вашим, и нашим людям потребуется все, что можно будет достать в "Рид". Скоро на тебя начнут нажимать, так почему бы не позаботиться заранее? Я уговорю Преторию, сделаю так, что ты прославишься в Москве, – только найди замену Лескомбу.
– Подумаю.
Провожая глазами уходившего Прябина, Малан, поколебавшись, решил ничего не говорить на прощанье. Дверь закрылись. Фыркнув, затряс головой, будто после русского в волосах осталось что-то раздражающее. Поглядел на разбросанные по столу машинописные странички, не в силах удержаться от улыбки. План действительно хорош. Правда, его сильно раздражал этот мальчишка-генерал с его либеральным, на западный манер, оскорбительным презрением к родине Малана и ее политике. Взмокнув в своем банном халате, он нетерпеливо дергался и взъерошивал волосы. Отныне Прябин будет делать, что ему скажут. Повернувшись к окну, снова улыбнулся.
За окном по маслянистой Темзе скользил чистенький бело-голубой катер для увеселительных прогулок. На корме – мужчина в вечернем костюме с поднятой вверх, должно быть, бутылкой, к которой он время от времени прикладывался. Спиной к каюте, раскинув вытянутые ноги, развалилась девица в мятом атласном вечернем платье. Третий, в белом смокинге, низко перегнувшись через леер, явно блевал. Малан презрительно скривил губы. Черт бы побрал эту паршивую страну! Поднявшись со стула, тяжело опустился на диван, положив на колени телефон. Оставались кое-какие дела по мелочи, которыми теперь, когда вернулся Прябин, твердо обосновавшийся на должности резидента, КГБ не станет для него заниматься.
Набрав номер, подождал, потом произнес:
– Блэнтайр? У женщины в квартире поставили жучок? – И за Харрела приходится работать!
– Да, – ответил обиженный голос.
– Хорошо. Вообще-то ни Хайд, ни Обри не представляют для меня интереса. Я лишь хочу, чтобы за нами было чисто, стараюсь только ради нас самих, никого больше. Единственный, кто может навести на нас, это Мелстед. Ты меня понял?
– И если Мелстед?..
– Пока что держи меня в курсе дела. Ничего не предпринимав. Харрел сморозил глупость, захватив племянницу Обри. Если бы это был ты, Блэнтайр... Хотя ты, парень, так бы не сглупил, а?
– Уж я-то не оставил бы Хайда в живых.
– Ну, это проблема Харрела. Пришли мне в гостиницу билет на Бомбей до одиннадцати.
– Будет сделано.
– О'кей, ты знаешь, где меня найти.
После разговора к нему вернулось благодушное настроение. Пьянчуга с бутылкой шампанского, выделывая вензеля, двигался вдоль борта и, видимо, что-то орал – отвратительной зрелище. Происходившее вокруг Обри представлялось ему малозначительным. Вряд ли он снова увидит свою племянницу, во всяком случае живой. Харрел действует напролом. Ее судьба вряд ли беспокоила Малана; она уже была в прошлом, как и девица, которая только что ушла; да и в постели она была бог знает что. Кэтрин была хороша на приемах и вечерах, в кругу деловых знакомых – но скорее в должности супруги, чем...
К тому времени как катер скрылся из виду, Малан выбросил Катрин Обри из головы. Собрание совета директоров в половине двенадцатого, деловой ленч с банкирами, потом отлет в Бомбей. Он вытянул ноги, закинув руки за голову. Теперь это была маленькая драма Обри, а не его, и такая же незначительная, как скрывшийся катере пьяными "юппи". Что касается его, то в Кремле ему будет проще иметь дело с Лидичевым и консерваторами. Ирина Никитина, как и Прябин, презирала его и его страну. Рано или поздно она, возможно, даже отказалась бы от договоренностей между Москвой и Преторией по алмазам и золоту. Без поездки в Бомбой было не обойтись, потому что эти тупые хапуги стали наводнять индийский рынок дешевыми нешлифованными алмазами. Прищелкнув языком, снова устроился поудобнее. Это можно уладить. Ради того чтобы завладеть транспьютерами и кристаллическими пластинами, они обуздают алмазный бизнес. В предвкушении такого лакомого куска Москва истечет слюной.
Малан расхохотался. Надо же, он сидит в совете директоров "Рид электроникс", а чтобы завладеть новой технологией, приходится воровать и вывозить добычу в глубокой тайне! Зато так куда интереснее.
Открыв глаза, Хайд инстинктивно сунул руку под грязную подушку, хватаясь за пистолет. Шум уличного движения, резкий звук радио за тонкой стеной, сквозь дырявые жалюзи видна махина моста через залив. Шум машин и радио перекрывала ругань ссорившихся обитателей. Он успокоился и, продолжая лежать, стал разглядывать растрескавшуюся штукатурку и голую лампочку на потолке. Громко хлопнула дверь; кто-то, проворчав, сплюнул; кого-то нудно отчитывал женский голос; плакал ребенок. Негритянский диалект, испанская речь. Под вибрацию стоявшего у стены топчана Хайд снова уснул.
Сел, отпустив рукоять пистолета. В покрытом бурыми пятнами зеркале отражалась стоявшая на грубом комоде пока еще наполовину полная бутылка "бурбона". Одно это уже кое-что значило.
Он, должно быть, проспал – на часах половина девятого – почти донять часов. Опасливо оглядел руки, ноги, ощупал тело и зевнул. В руке тупая пульсирующая боль. Не обращая внимания на убогую обстановку,
Прошел по узкой комнате и включил видавший виды телевизор. В программе утренних новостей – изображение президента Калвина, ведущего предвыборную кампанию, видеосюжеты, затем снимки. Прибавив громкость, он уселся за исцарапанный стол, трясущимися, как он считал, от нетерпения руками осторожно развернул карту. Отставая по опросам общественного мнения, Калвин где-то на Среднем Западе ревностно раздавал обещания. В комнате пахло жареным мясом, которое он позволил себе на ужин. Он вдыхал запах, водя пальцем ни изданной Департаментом лесоводства США карте озера Шаста, прикидывая расстояние и отмечая отдельные места. Карта была помечена линиями, кружками, пунктирами, буквами. На смену Калвину в телевизоре зазвучал деланно беззаботный комментарий ведущего. Перебранки в Восточной Европе, словно отголоски далекой не замечаемой грозы, потом советская Средняя Азия он оглянулся на телевизор, на котором была изображена другая карта. Рядом эксперт, точно стоящий у доски учитель с указкой. Беспорядки в Таджикистане, снова вызнаны войска, снова аресты, снова взрывы. Советские власти принимают более жесткий курс... В Москве изменения в Политбюро, на политическую арену возвращаются представители старой гвардии. Хайд лишь мельком подумал об Афганистане и Таджикистане и вернулся к карте Фраскати. Это началось здесь, на озере Шаста. ЦРУ сбило гражданский авиалайнер, чтобы испытать ДПЛА, который передадут русским для убийства Ирины Никитиной. Он рухнул... да, здесь. Буквы МК означают «место катастрофы», заштрихованное пространство, вероятно, показывает площадь разброса обломков. Красным цветом заштриховали склон Лошадиной горы между рекой Макклауд и ручьем Скво-крик – рукавами огромного искусственного озера. Хайд взлохматил волосы, провел рукой по небритым сухим щекам. Были еще пометки в рукаве, образованном рекой Макклауд, и на берегу. В образованном рекой рукаве две буквы – ПУ, рядом крестик – что-то затонувшее или спрятанное на глубине более ста футов. От озера до места катастрофы вьется пунктирная линия. Еще одни крестик, на этот раз без буквенных обозначений, приблизительно в двух милях от обломков. Он упорно вглядывался в карту, но в голову ничего не приходило. Из-за этой карты наряду с костюмом для подводного плавания и другими вещами убили Фраскати. Выходит, две буквы обозначали нечто такое, что он искал и, возможно, нашел.
Словно ревнивый любовник, Хайд в подробностях вспоминал кассеты с пленкой, зарисовки, записные книжки, все собранные Фраскати улики... и все теперь в руках Харрела. Он сжал над картой кулаки, словно держа воображаемые нож с вилкой и грубо требуя, чтобы ему подали еду. Харрел завладел женщиной, но она практически ничего не представляла в сравнении с раздобытыми им уликами!
Хайд резко выпрямился, будто ему всадили укол допинга. Под ним на растрескавшемся, с загнутыми углами линолеуме скрипнул стул. Сквозь перекошенные планки жалюзи в клубах утреннего тумана тяжело плыл мост через залив. Он не сводил глаз с карты. Вражеская территория, позиция противника. Обведенный кружком крестик на восточной стороне рукава Макклауд; там ни кемпинга, ни причалов, ни видовых площадок, ни лужаек для пикников, ни ведущей сюда туристской тропы. Фраскати что-то там нашел – дважды обвел глубоко вдавившимся в бумагу кружком. Перевернул карту. Двойной кружок проступал рельефнее всех остальных значков – след гнева или волнения. Фраскати считал, что обнаружил место, откуда они действовали, – базовый лагерь на пути к убийству Ирины Никитиной.
В ящике Фраскати были и другие карты, возможно, помеченные, как и эта. Пометки, может быть, обозначены более четко. Харрел окажется в том месте, просто выжидая, будучи уверенным, что Хайд либо сам не отступится, либо ему это не позволят.
Он вздрогнул, услышав плач женщины, тяжелую пощечину, мужскую брань. Рассеянно потрогал горевшую руку. Отвел пальцы от наложенной вчера промокшей тяжелой повязки. Поглядел на измятые, в пятнах брюки и пиджак со следами пребывания в воде. Вспомнил прыжок с причала в воду, боль в руке, кратковременный мрак и распирающую резь в груди, пока не вынырнул под подгнившим причалом... вспомнил, как пырял вдоль берега залива от лодки к лодке, пока не добрался до заброшенного плавучего домика. Он обсушился, поел, перевязал кровоточившую рапу на предплечье. Покинул домик, когда перестали сновать полицейские, оставившие только водолазов в гидрокостюмах, обыскивавших дно залива.