Последний заезд
Шрифт:
Глава восьмая
Самые хитрые силки
Когда я поднялся с постели и стал ходить, мне нетрудно было найти твою палату. Хорошо, что тебя поместили в дорогую, просторную. У тебя была масса посетителей. А вот идет компания «Выживающих» после налета на супермаркет — с Номером Девятым во главе.
— Нашел тебя по запаху сигары.
Разреши открыть у тебя окно. Если бы ты мог встать и выглянуть, увидел бы, где был тот пешеходный мостик. Его снес буран двадцать второго года, ледышки величиной с «бьюик». Или тридцать второго?
Одной из них и была тропинка, по которой шли мы с Джорджем. Тропинка расширилась в дорогу, а дорога — в улицу, застроенную домами. Мы шли в задумчивом молчании. Не знаю, о чем размышлял Джордж, а я лично думал об ужине. Солнце скатилось за гору, из кухонных окон лились аппетитные запахи. Это вывело Джорджа из задумчивости. Он поднял голову и принюхался. Нос его, как стрелка компаса, повернулся в сторону самого великолепного дома на улице. Это был трехэтажный особняк, покрашенный ослепительно белой краской. На веранде, на качелях курил полный мужчина в белой рубашке и белом жилете. Увидев нас, он подошел к перилам с коробкой сигар в руке.
— Джордж! Джордж Флетчер! Заходите сюда, угоститесь сигаркой. Высшего качества.
Джордж послушно повернул к воротам.
— Большое спасибо, мистер Меерхофф, — Джордж взял сигару и поднес к носу. — Ммм, да. Вот это аромат. Вы всегда умеете выбрать самое лучшее. — Он жестом подозвал меня, — Нашвилл, перед тобой один из судей на родео. Имей в виду. Мистер Меерхофф, с этим молодым другом мы познакомились на экстренном поезде. Пожмите руку Джонатану Э. Ли Спейну. Он приехал к нам из Теннесси.
Губы у мистера Меерхоффа были влажные, ладонь — нежная и мягкая.
— Ах, Теннесси, — восхищенно сказал он, — Табачный край. Эти тонкие сигары прибыли грузом с Юга на том же самом поезде, — Он протянул мне коробку. — И вы, молодой человек. Возьмите, это высший сорт. Возьмите две, в честь генерала Роберта Э. Ли.
— Сэр, вы очень щедры, — Прошлой ночью я так надышался сигарным дымом, что, наверное, почтил и генерала, и всю мятежную армию. Я хотел уже отказаться, но Джордж толкнул меня локтем. — Оставлю ее на потом, — Еще толчок, — Оставлю обе — Я опустил сигары в карман рубашки.
— Я сам сходил на станцию, — продолжал мистер Меерхофф, — чтобы сразу выгрузить эти сигары из вагона. Но в эти дни мы выгружаем только питье и курево, верно, Джордж? Другим предметам первой необходимости, типа фасоли и колючей проволоки, придется подождать до будущей недели.
— Верно, — согласился Джордж, — Подождут, — Он продолжал принюхиваться.
— Позвольте поднести вам огоньку, — сказал мистер Меерхофф, — Зажженные, они пахнут еще ароматнее.
— Я прислушивался к другим ароматам, мистер Меерхофф. Это тушеная капуста с солониной, да? Помню запах по тем временам, когда помогал миссис Меерхофф делать заготовки.
Меерхофф принюхался.
— А, кажется, да. Миссис Меерхофф старалась точно следовать немецкому рецепту моей мамы. Дочери тоже всячески стараются, но, чтобы делать капусту, как моя мама, мир ее праху, надо иметь воспоминания о родине. Ах, капуста с солониной…
На лице его появилось странное выражение. Печальное и слегка сумасшедшее, мне показалось. Как будто он сейчас сморщится и заплачет. А потом вдруг его что-то удивило. С веселым видом он повернулся к Джорджу:
— Могу ли я надеяться упросить вас и вашего молодого товарища разделить с нами ужин? В честь миссис Меерхофф, да хранит ее Вседержитель.
— Нет, сэр, мы не можем… незваные гости… — сказал Джордж. — Это будет неприлично. Правда, Нашвилл? Нет, сэр, неприлично.
Весь облик Джорджа претерпел превращение. Он как будто стал ниже ростом, согнулся. Сделался неуклюжим, раболепным. Даже дышать стал как-то подобострастно, с присвистом. Я понял его стратегию и тоже ссутулил плечи:
— Совсем неприлично.
— Все равно мы очень признательны, — сказал Джордж. — Мы с парнем направлялись в таверну Хукнера. Мистер Хукнер подает из черной двери жареные индюшачьи гузки, по пять центов тройка. Но все равно, за приглашение благодарны.
Джордж поплелся прочь, я зашаркал за ним следом. Голос Меерхоффа заставил нас остановиться.
— Джордж Флетчер! Я буду глубоко оскорблен, если вы с вашим другом не останетесь, — Голос его звучал сурово, но лицо по-прежнему было веселым, — Миссис Меерхофф тоже оскорбилась бы. Помните, она всегда настаивала, чтобы вас пригласили к столу? Будь она с нами сейчас, она была бы очень обижена.
Джордж медленно повернулся:
— Вы правы, мистер Меерхофф, кругом правы. Видно, я забыл и миссис Меерхофф, и приличия.
— Значит, решено. — Меерхофф широким жестом показал на дверь. — Теперь идите на запах.
Следуя за своими носами и пухлым задом хозяина, мы вошли в дом. Внутри он был еще великолепнее, чем снаружи: мягкая темная мебель, блестящие дубовые полы. За дверью столовой мы увидели накрытый к ужину длинный стол под полотняной скатертью. На языке, которого я прежде не слышал, Меерхофф позвал кого-то из кухни. С шелестом юбок появилась пухлая молодая женщина и сделала книксен. Лицо ее обрамляли темные локоны, и длинные ресницы трепетали, когда она посмотрела в мою сторону. Она сцепила руки под пышной грудью в обтягивающей белой блузке и тяжело дышала.
— Папа, мы поставили еще два прибора, — дыша, сказала она. — Увидели из кухонного окна, что у нас могут быть гости.
— Моя старшая дочь Рут, — сказал мистер Меерхофф, — Теперь — хозяйка дома. Рут, это мистер Джонатан Спейн из Теннесси.
Ее ресницы опять затрепетали, она одарила меня взглядом, подобным сахарной пудре на штруделе, и с шелестом ушла. Меерхофф сунул сигару горелым концом вверх в жилетный карман, занял место во главе стола, а Джорджу и мне показал на стулья справа и слева от себя.