Последний занавес
Шрифт:
— Спасибо, большое спасибо, миссис Аллейн, — сразу залопотала Полин. — Слышишь, пап а ? Пошли за мисс Эйбл. Я требую, чтобы послали за мисс Эйбл. Мой ребенок должен быть оправдан.
— Пойду поищу Кэролайн и все узнаю, — неожиданно вызвался Томас. — Видите ли, за Кэролайн не посылают. Пойду и все разузнаю.
С этими словами Томас вышел из зала. Анкреды молчали.
— Может, это просто современный стиль такой, — неожиданно подала голос Миллимент. — Как это называется? Сюрреализм?
— Милли! — вскричал ее сын.
— Слушай, Милли, — подхватила Дженетта Анкред, — а какой именно символический
— Сегодня чего только не бывает, — неопределенно усмехнулась Миллимент.
— Пап а , — прервала их Дездемона, все это время стоявшая, склонившись, над отцом, — ужасно подавлен. Пап а , дорогой, позволь…
— Я иду спать, — объявил сэр Генри. — Мне действительно не по себе. Я плохо себя чувствую. Я иду спать.
Все встали. Он остановил их взмахом руки:
— Я иду один. Спать.
Седрик метнулся к двери. Не оборачиваясь, сэр Генри пошел по проходу — смутная, призрачная фигура на фоне ярко освещенной сцены, величественно удаляющаяся из театра.
Анкреды тут же затараторили. Трой чувствовала, что ей не вытерпеть неизбежных воспоминаний о прежних бесчинствах Пэнти, возмущенных протестов со стороны Полин, хиханек и хаханек Седрика, банальностей Миллимент, которые она произносит таким флегматичным тоном. Потому, когда, в сопровождении Кэролайн Эйбл, появился несколько взъерошенный Томас, Трой испытала настоящее облегчение.
— Я попросил Кэролайн подняться сюда, — заговорил он, — потому что побаивался, что мне вы до конца не поверите. Пэнти в изоляторе, вместе с другими, у кого стригущий лишай. Доктор Уизерс распорядился, чтобы они были под присмотром, потому что прописанное им лекарство надо давать вовремя, так что Кэролайн с половины восьмого сидит там за книгой. Стало быть, сами видите, Пэнти этого не делала.
— Разумеется, нет, — весело подтвердила мисс Эйбл. — Каким образом? Это совершенно невозможно.
— Вот так-то, — мягко заключил Томас.
2
Трой задержалась в театрике с Полом и Фенеллой. Пол включил рабочее освещение, и они вместе осмотрели рисовальные принадлежности Трой, сложенные за кулисами.
Ящик с красками был открыт. Кто-то выдавил на крышку, отделяющую краски от отсека, где сложены дощечки для эскизов, немного изумрудной окиси хрома и слоновой кости. Орудовали большой кистью, окунув ее сначала в зеленое, потом в черное.
— Слушайте, — начал Пол, — ведь на кисти должны остаться отпечатки пальцев. — Он смущенно посмотрел на Трой. — Верно ведь?
— Полагаю, Родерик с вами бы согласился, — кивнула она.
— Ну а коли так, то если сравнить с ними отпечатки всех, кто здесь есть, получится довольно убедительно, так? Более того, чертовски интересно.
— Да, но, насколько я понимаю, это не такая простая процедура.
— Знаю. Надо двигать ладонь и все такое прочее. Но! Смотрите, на кисти осталось немного зеленой краски. Я читал про это. Допустим, мы возьмем у всех отпечатки пальцев. Вряд ли они смогут отказаться.
— Здорово, Пол, давай так и сделаем, — захлопала в ладоши Фенелла.
— Что скажете, миссис Аллейн?
— Дорогой мой, не думайте, пожалуйста, будто я хоть сколько-нибудь разбираюсь в таких делах. Могу согласиться лишь, что это было бы весьма занятно. Ну и я действительно знаю, как такую процедуру проводят официально.
— Я тоже, — сказал Пол, — немало читал про это. Итак. Допустим, мы уговорили их дать отпечатки, допустим, держим при себе кисти и ящик с красками, и тогда… и тогда… как вам кажется?
— И тогда я бы показала их ему, как фотоснимок, — сказала Трой.
— Ну так прекрасно, — кивнул Пол. — Слушайте, завтра же утром я все им выложу. Надо наконец все прояснить. А то чертовщина какая-то получается, дурацкое представление. Вы согласны, миссис Аллейн?
— Я с вами, — заявила Трой.
— Здорово! — воскликнула Фенелла. — Я тоже, естественно. Вперед!
— Хорошо. — Пол осторожно обернул кисть тряпкой. — Надо спрятать ее где-нибудь вместе с ящиком.
— Они будут у меня.
— Да? Прекрасно.
Они заперли портрет в реквизиторской и с видом заговорщиков пожелали друг другу покойной ночи. Чувствуя, что Анкредов на сегодня с нее достаточно, Трой попросила передать членам семьи ее извинения и пошла к себе наверх.
Заснуть не получалось. Снаружи, во тьме, дождь изо всех сил колотил по башенной стене. Ветер, казалось, задувал в трубу дымохода и с трудом пытался вырваться назад. Таз на лестничной площадке сменился ведром, и неровная, раздражающая дробь капель заглушала все остальное и играла на нервах, как на кастаньетах. Одна, всего лишь еще одна ночь здесь, думала Трой, а потом — радость возвращения в знакомую обстановку лондонской квартиры, и там будет муж. Вопреки всякой логике она почувствовала нечто вроде сожаления, что придется покинуть эту комнату в башне, и с тем же чувством начала перебирать в памяти странные события дней и ночей, проведенных в Анкретоне. Краска на перилах. Очки на портрете. Размалеванное зеркало в спальне сэра Генри. Инцидент с раздувшимся «мочевым пузырем». Летающая корова.
Если в этих дурацких розыгрышах виновата не Пэнти, тогда кто же? Если за всем этим стоит кто-то один, то Пэнти оправдана. Но ведь может быть так, что красками перила измазала Пэнти, а уж дальше действовал кто-то другой. Вообще, учитывая послужной список Пэнти, за ней такие фокусы водятся. Хорошо бы знать, что думает насчет детской психологии современная наука. Характерно ли такое поведение для ребенка, который хочет быть в доме главным, а ему кажется, что его всячески притесняют или не обращают на него внимания? Но Трой была уверена, что Пэнти говорила правду, отрицая какое-либо участие в проделках с красками. И если только мисс Эйбл не лжет, то и летающую корову к портрету пририсовала наверняка не она, хоть, спора нет, некоторая предрасположенность к коровам и бомбам у нее имеется. Трой беспокойно заворочалась в постели, и ей показалось, что, помимо ветра и дождя, она услышала бой Больших Часов. Имеет ли значение тот факт, что добавления к портрету всякий раз делались на сухой части полотна и, таким образом, не принесли картине вреда? Кто из взрослых в доме способен учитывать это? Седрик. Ведь он и сам рисует, хотя скорее всего акварели. Ей казалось, что его эстетическое чувство, при всем своем своеобразии, — чувство истинное. Его инстинктивно отвращает такого рода вандализм. Да, но что, если он понимает, что вреда от этого картине не будет никакого? Хорошо, но какой у него может быть мотив? Седрик вроде ей симпатизирует, зачем ему портить ее работу? Трой перебирала в памяти всех обитателей дома, отвергая одну версию за другой, пока не дошла до мисс Орринкурт.