Последняя буря
Шрифт:
400 футов. По-прежнему ничего. За ветровым стеклом тот же непрестанный поток, в нем ничего не различить. А ведь мы всего в сотне метров от земли. Это так мало для самолета, почти потерявшего управление, да еще в такую жуткую погоду!..
Продолжаем снижение. 300 футов. Ничего! Никаких признаков земли, бесконечная облачность, захватившая нас в плен!
Меня бросало то в жар, то в холод. Неимоверным усилием воли я взял себя в руки и, вцепившись в рукоятки, боролся за то, чтобы удержать машину в равновесии. С трудом заставил себя подчиняться указателю поворотов, несмотря на страшные сомнения. Конец, которого мы все так боялись, приближался, я чувствовал это. Руки начали слегка дрожать, дрожь усиливалась по мере того, как мы снижались, не видя земли.
Высота теперь едва 100 метров — меньше половины минимально допустимой высоты. Значит, мы зашли далеко за запретную черту. Мы в той зоне, где никто за нас не в ответе. Наш слепой болид стремительно мчится навстречу своей судьбе.
Стрелки высотомеров совсем приблизились к нулю. Напряженное молчание царит в кабине. Алькоб не двигается. Бездна разделяет нас. Нас гипнотизируют, парализуют эти стрелки, неумолимо стремящиеся к нулю. Ни слова, ни жеста. Нервы напряжены. Мы ждем удара.
Необходимо увидеть землю — сию секунду, пока еще не поздно, пока стрелки не добрались до рокового нуля. Если я успею что-либо разглядеть, у нас еще есть слабая надежда. Но нет, слишком поздно. Если мы и выйдем сейчас из облачности, все равно лететь так близко от земли исключительно трудно, даже с визуальной ориентировкой. Мы оба понимали, что вот-вот произойдет нечто, нечто решительно неизбежное, и ждали безропотно и покорно. Всего через несколько секунд.
Отсчитывая эти последние секунды, я задержал взгляд на краю приборной доски, где расположен хронометр. Одна из стрелок неутомимо обегала полный круг, каждые шестьдесят секунд… Стрелка двигалась беззаботно, маленькими ритмичными прыжками, и мне казалось, что я ощущаю этот ритм. Я попробовал считать ее шажки, чтобы определить, сколько секунд отделяет нас от конечного нуля высотомеров. Если их стрелки доберутся до нуля прежде, чем мы различим это нечто, что ж, так поспешно бегущая стрелка, а вместе с ней часовая и минутная, остановятся навсегда, фиксируя точное время нашего перехода в мир иной.
Снижение продолжалось. 200 футов. 60 метров. Ни малейшей видимости ни впереди, ни внизу. За стеклом не видно ничего, кроме бесконечной массы рыхлого мокрого снега, бушующего перед нашим носом.
Итак, мы на высоте 60 метров над уровнем моря, если верить приборам и если установка нуля барометра, переданная нам оператором, была точной.
А если у высотомеров неверная калибровка? Или у навигационных приборов? Может, мы прошли мимо полосы? Новые сомнения овладели мной. Странно, нам давно пора бы разбиться, а мы все летим.
Борьба, тяжкая и коварная, вновь охватила все мое существо. Я то терял контроль над собой, то вновь обретал его, хотя, казалось, вот-вот потеряю его окончательно. Я маневрировал рычагами, пытаясь упорядочивать свою реакцию и правильно оценивать показания приборов. Я снова начинал верить им, снова подчинялся их безмолвным приказам.
Еще ниже! Достаточно было на миллиметр отпустить руль высоты, чтобы самолет продолжал проваливаться. Он снижался медленно и неотвратимо. Теперь мы достигли высоты, в четыре раза меньшей, чем установлено для посадки по приборам в Сан-Хулиане. Минимум безопасной высоты, безусловно, был определен с учетом высоты препятствий в посадочной зоне. Что это за препятствия? Здания? Холмы? Мачты? Вероятные ловушки вереницей пронеслись в моем мозгу.
С минуты на минуту мы во что-нибудь врежемся. Это должно произойти, мы же летим так низко! Я вспомнил видение, которое посетило меня перед началом снижения — игра в кегли! Сейчас мы как раз на уровне этих страшных кеглей, мы вошли в скопление их, переступив дозволенный рубеж. Судорожно вцепившись в рычаги, я был готов мгновенно рвануть назад, чтобы избежать удара или смягчить его, если это возможно. Я был уверен, что в последний момент увижу препятствие — огромное темное пятно, оно вдруг закроет наш хрупкий плексиглас. Раздастся страшный скрежет стали и алюминия, разрывающихся на мельчайшие кучки, которые тут же подхватит ветер. Я услышу, наверное, только начало этого жуткого финального скрежета или взрыва, но я услышу его, я был в этом уверен!..
К собственному своему удивлению, я продолжал решительно и твердо отпускать руль высоты. Стрелки высотометров продолжали падать.
Каждая секунда превращалась в вечность. Время больше не существовало для нас. Каждый миллиметр движения роковых стрелок уносил миллиметр нашей жизни. И миллиметров оставалось все меньше и меньше…
В этой борьбе с несколькими противниками сразу мне удавалось, однако, упорно удерживать самолет на заданной траектории. И я спрашивал себя: Зачем? К чему эта точность, если мы не увидим земли? Мы врежемся в эту землю и через несколько секунд разобьемся… Все, что я делаю, все усилия, все поправки и уточнения — все напрасно.
Я затягиваю пытку, напрасно мучаю и себя, и Алькоба!
Неудача
Мы достигли 100 футов. 30 метров высоты!
С огромной скоростью промчался самолет сквозь какое-то полутемное пятно, и я решил, что это все. Затем мы вошли в светлую полосу, потом опять в темную, снова в светлую, снова в темную. Световые эффекты сменялись устрашающе быстро.
За короткое мгновенье мне удалось разглядеть под крылом волнистую темно-зеленую массу. Она исходила белой пеной, белесые гребни которой походили на разбушевавшуюся бурю. На высоте 20 метров мы наконец вновь увидели нашу планету. Впервые зa последние два часа! Мы летели над водой! Внизу был Атлантический океан.
Меня охватил ужас. Так низко над водой! Волны проносились зод самыми крыльями! Порой мы входили в туман и несколько секунд ничего не видели. Затем резко, без всякого предупреждения, появлялась поверхность воды, с огромной скоростью несущаяся совсем рядом — рукой подать!
Я спустился еще ниже, на восемь-десять метров от поверхюсти, чтобы уйти от стелющихся облаков, которые упорно преследовали нас.
Моя задача и упростилась и усложнилась — можно было не смотреть на высотомеры, но зато пришлось раздваивать внимание — следить за тем, что делается снаружи, чтобы выдерживать юстоянное расстояние от поверхности воды, и в то же время юнтролировать навигационные приборы и работу двигателя.
У меня не возникло однако никаких иллюзий, — слишком низкая облачность, слишком мала горизонтальная видимость… Мы еще не спасены, мы по-прежнему на волоске от смерти.
Коварная рябь волн и бесконечные завихрения пены, белизна которой резко контрастировала с темной зеленью воды, мелькали под нами. Расстояние между самолетом и океаном непрерывно менялось из-за порывов ветра и моих ответных стараний выровнять машину. Огромная притягательная сила исходила от зеленой бездны, над которой мы неслись в бреющем полете. Темная масса волновалась, дышала, бурлила. Дыхание винта щекотало это спящее чудовище, и ему натерпелось поглотить нас.