Последняя глава (Книга 1)
Шрифт:
– Вам повезло.
– Не знаю. Вы пережили столько треволнений, Диана.
– Когда началась война, мне было столько лет, сколько вам сейчас.
– И вы были замужем?
– Только что вышла.
– Кажется, он провел всю войну на фронте?
– Да,
– Отсюда все и пошло?
– По-моему, только ускорило.
– Дядя Адриан говорил о наследственности.
– Да.
Динни показала на домик под соломенной крышей.
– В этом домике пятьдесят лет прожили друг с другом двое стариков, мои любимцы. Вы на это способны, Диана?
– Теперь - да; я хочу покоя.
Они молча дошли до дома. Там их застала телеграмма от Адриана: Ферз в клинику не возвращался, но Адриан и Хилери, кажется, напали на верный след.
Повидавшись с детьми, Диана прилегла в отведенной ей комнате, а Динни зашла к матери.
– Мама, я должна это кому-нибудь высказать: я молю бога, чтобы Ферз умер.
– Динни!
– Ради него самого, ради Дианы, ради детей, ради всех нас; даже ради меня самой.
– Конечно, если он безнадежен...
– Мне все равно, безнадежен он или нет. Все это слишком ужасно. Провидение обанкротилось.
– Что ты, детка!
– Слишком уж свысока оно на нас смотрит. Может, и есть какой-нибудь вечный промысл, но мы для него - просто козявки.
– Тебе надо хорошенько выспаться, детка.
– Да. Но это ничего не изменит.
– Не распускайся, Динни; от этого портится характер.
– Не вижу никакой связи между верой и характером. Разве я стану вести себя хуже оттого, что больше не верю в провидение или загробную жизнь?
– Но, Динни...
– Напротив, я стану вести себя лучше; если я человек порядочный, то это потому, что порядочность сама по себе хороша, а не потому, что мне за это воздастся.
– Какая может быть порядочность, если нет бога?
– О моя дражайшая и премудрая мать, я же не говорю, что бога нет. Я только сказала, что его промысл очень далек от нас. Разве ты не слышишь, как он говорит: "Да, кстати, этот шарик под названием Земля - он все еще вертится?" И какой-нибудь ангел ему отвечает: "Конечно, сэр, вертится, и довольно проворно".
– "Позвольте-ка, он, наверно, совсем уж мехом порос. Помните, там еще развелся такой микроб... хлопотун..."
– Динни!
– "Ах да, сэр, вы имеете в виду человека?" - "Вот-вот, кажется, мы его так и назвали".
– Динни, какой ужас!
– Нет, мама, если я человек порядочный, то это потому, что порядочность придумали люди для блага самих людей; точно так же, как красоту создали люди себе на радость. Мамочка, я, наверно, ужасно выгляжу. У меня совсем глаза слипаются. Пойду, пожалуй, прилягу. Сама не знаю, почему я так разволновалась. Наверно, оттого, что я никак не могу забыть его лицо.
И с подозрительной поспешностью Динни повернулась и вышла.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Тот, кому возвращение Ферза причинило столько горя, в душе обрадовался его бегству. Этой радости не могло испортить Адриану даже то, что он сам взялся положить ей конец и вернуть беглеца. В такси по дороге к Хилери Адриан напряженно раздумывал, как ему разрешить эту задачу. Боязнь огласки мешала ему действовать обычными и прямыми путями - обратиться в полицию, объявить по радио, в газете. Все это привлекло бы к Ферзу слишком много внимания. Какие же средства оставались в его распоряжении? Ему казалось, что ему нужно решить кроссворд, а он, подобно другим высокоинтеллигентным людям, немало их разгадал на своем веку. Из рассказа Динни было неясно, в котором часу Ферз ушел из дома, а чем дольше откладывать поиски тех, кто мог заметить его возле дома, тем меньше надежды их найти. Повернуть такси и возвратиться в Челси? Но Адриан продолжал ехать в Луга, повинуясь скорее внутреннему чутью, чем логике. Он привык обращаться в трудную минуту к Хилери, да и вообще в таком деле ум хорошо, а два лучше. Адриан подъехал к дому священника, так ничего и не придумав, и решил только порасспросить о Ферзе на Набережной и на Кинг-Род. Было еще рано - начало десятого, и Хилери читал полученные утром письма. Выслушав брата, он вызвал в кабинет жену.
– Давайте минуты три подумаем, - сказал он, - а потом обменяемся мыслями.
Они постояли перед горевшим камином, - мужчины курили, женщина нюхала осеннюю розу.
– Ну?
– спросил наконец Хилери.
– Что-нибудь придумала, Мэй?
– Вот что, - ответила, наморщив лоб, жена.
– Если все так, как описывает Динни, надо сначала навести справки в больницах. Я позвоню в три-четыре приемных покоя, куда его могли привезти, если с ним что-нибудь случилось. Еще рано, и к ним вряд ли поступило много народу.
– Очень мило с твоей стороны: ты женщина находчивая и сможешь все узнать, не называя его имени.
Мэй пошла звонить.
– А ты, Адриан?..
– Есть у меня одна догадка, но я хотел бы сперва выслушать тебя.
– Что ж, - сказал Хилери, - мне пришли в голову две возможности. Во-первых, нужно узнать в полиции, не было ли сегодня утопленников. Во-вторых, - я думаю, что это вероятнее всего, - он мог напиться.
– Так рано ему негде купить вина.
– А в гостинице? Деньги у него есть.
– Согласен, если моя догадка тебе не понравится, поищем в гостиницах.
– Ну?..
– Я пытался поставить себя на место этого бедняги. Мне кажется, если бы я почувствовал себя обреченным, я сбежал бы в Кондафорд, - может быть, не в самую усадьбу, а в ее окрестности, туда, где мы играли мальчишками, туда, где я жил, прежде чем на меня обрушилась судьба. Раненое животное уползает в свою нору.
Хилери кивнул.
– А где его дом?
– В Западном Сассексе, - у самой гряды Меловых холмов, на их северном склоне. Станция Петуорт.
– А! Знаю эти места. Перед войной мы с Мэй часто бывали в Бигноре и исходили пешком всю округу. Давай попытаем счастья на вокзале Виктория и узнаем, не садился ли в поезд кто-нибудь похожий на Ферза. Но сперва выясним в полиции насчет утопленников. Я могу сказать, что пропал кто-то из моих прихожан. Какого он роста?
– Выше среднего, широкие плечи, большая голова, широкие скулы, тяжелый подбородок, темные волосы, серо-голубые глаза; костюм и пальто синие.
– Хорошо, - сказал Хилери, - позвоню в полицию, как только Мэй освободит телефон.