Последняя глава (Книга 1)
Шрифт:
Динни бросила корзину и садовые перчатки, достала пудреницу и осмотрела свой нос в маленьком зеркальце; в гостиную она вошла с террасы и с удивлением увидела "молодого человека", который удобно расположился в кресле, поставив рядом свои принадлежности. У него была густая седая шевелюра, на черной ленточке висел монокль; когда он поднялся, она поняла, что ему не меньше шестидесяти.
– Мисс Черрел?
– спросил он.
– Ваш дядя, сэр Лоренс Монт, поручил мне написать с вас миниатюру.
– Знаю, - сказала Динни, - но я думала...
Она не договорила. В конце концов дядя Лоренс любит пошутить; а может быть, для него шестьдесят - и в самом деле молодость.
"Молодой человек" вскинул монокль, и его голубой глаз внимательно уставился на Динни. Склонив голову набок, он сказал:
– Если мы сделаем набросок и вы мне дадите ваши фотографии, я долго вас мучить не буду. Ваше платье... бледно-васильковое... отличный цвет; на фоне неба... у того окна... да, небо не слишком синее... в нем чисто английская белизна. Может быть, приступим, пока свет хороший?
И, не переставая болтать, он уже раскладывал мольберт и краски.
– Английская леди - вот идея сэра Лоренса; высокая культура, но не бросается в глаза. Чуточку повернитесь. Спасибо... ваш нос...
– Ну, - сказала Динни, - это безнадежно.
– Что вы! Что вы! Прелестный нос. Насколько я знаю, вы нужны сэру Лоренсу для его коллекции. Я уже сделал для него две работы. Опустите, пожалуйста, глаза. Нет, посмотрите на меня. Вот. Зубы... замечательно.
– Пока еще все мои собственные.
– Такая улыбка нам и нужна; чуточку лукавства, не слишком много, как раз в меру.
– Ровно три унции лукавства и ни капельки больше?
– Нет, нет, так уж придираться я не буду. Теперь повернитесь, пожалуйста, в три четверти. Ага. Так видна линия головы; цвет волос восхитительный.
– Не слишком рыжие?
"Молодой человек" не ответил. Он уже начал сосредоточенно рисовать и делать заметки на полях.
Наморщив брови, Динни не решалась шевельнуться. Он вдруг бросил писать и подкупающе ей улыбнулся.
– Да, да, да, - сказал он.
– Вижу, вижу.
Что он увидел? Ее вдруг охватило смятение, и она сжала руки.
– Поднимите руки, мисс Черрел. Нет! Слишком много святости. Не забудьте, у вас чертики в волосах. Смотрите на меня, прямо на меня.
– Как, радостно?
– спросила Динни.
– Не слишком радостно, как раз в меру... Да, вот чисто английский взгляд - прямой, но сдержанный. Теперь поверните шею! Чуть-чуть откиньте голову. Во-от так. Знаете, как смотрит лань: немножко... нет, не испуганно... чуть-чуть горделиво.
Он снова принялся рисовать и делать наброски, - он весь ушел в работу, словно был тут один.
А Динни думала: "Если дядя Лоренс хочет получить портрет деревянной куклы, он его получит".
"Молодой человек" бросил карандаш, отошел назад, склонив голову совсем набок; все его существо, казалось, было сосредоточено в монокле, который он направил на Динни.
– Выражение!
– пробормотал он.
– Вы, должно быть, хотите, чтобы у меня был жалобный взгляд, как у безработной?
– Шалунья!
– сказал "молодой человек".
– Углубитесь в себя. Можно я поиграю на рояле?
– Конечно. К сожалению, на нем давно не играли.
– Сойдет.
Он сел, откинул крышку, подул на клавиши и заиграл. Играл он с силой, но мягко, как настоящий мастер. Динни слушала, стоя у рояля, и музыка совершенно ее захватила. Это был явно Бах, но она не знала, что именно. Проникновенная, строгая, ясная тема повторялась снова и снова; однообразная, она все же волновала так, как может волновать только Бах.
– Что это?
– Хорал Баха в переложении одного пианиста.
"Молодой человек" снова уставился моноклем в клавиши.
– Дивно! Слышите небеса и шагаете по цветущему лугу, - прошептала Динни.
"Молодой человек" захлопнул крышку рояля и встал.
– Вот что мне нужно, вот что мне нужно, моя дорогая леди.
– Как!
– сказала Динни.
– И это все?
1931 г.