Последняя глава (Книга 2)
Шрифт:
– Вроде того. Если вы заметите это у лошади, особенно когда она прыгает, можете смело на нее ставить.
– Да, но что такое характер? Это когда она заносит голову и смотрит поверх людей вдаль? Я здесь видела такую лошадь.
– Ей-богу, я бы вас взял в ученицы! Вы угадали: это как раз то, что я подразумевал.
– Но я не знаю, как звали ту лошадь, - пожалела Динни.
– Обидно.
И тут она увидела, как лицо его, только что выражавшее живую симпатию, словно застыло. Он приподнял цилиндр и отвернулся. Голос Уилфрида за ее спиной произнес:
– Ну вот, десятку ты поставила.
– Пойдем на трибуну, поглядим, как они примут старт.
– Он, казалось, не заметил Маскема, и, чувствуя его руку у своего локтя, Динни старалась забыть, как у Маскема вдруг окаменело лицо. Многоголосое моление толпы о том, чтобы "привалило счастье", отвлекло Динни, и, дойдя до трибуны, она уже все забыла, кроме Уилфрида и лошадей. Они нашли свободное место возле перил, недалеко от букмекеров.
– Зеленый и шоколадный - это я запомню. Фисташковая начинка - моя любимая в шоколадных конфетах. А сколько я выиграю, если я все-таки выиграю, милый?
– Послушай!
Они разобрали слова:
– Бленгейм: восемнадцать к одному!
– Сто восемьдесят фунтов!
– воскликнула Динни.
– Вот хорошо!
– Это значит, что конюшня в него не верит; у них есть сегодня другой фаворит. Идут! Вон двое в зеленом и шоколадном. Вторая лошадь наша.
Парад - событие всегда увлекательное для всех, кроме самих лошадей, дал ей возможность разглядеть гнедую, которую они выбрали, и жокея у нее на спине.
– Как она тебе нравится, Динни?
– Все они - прелесть. Как это люди могут сказать, какая лошадь лучше, по одному виду?
– Они и не могут.
Лошади повернули и шагом прошли мимо трибуны.
– Тебе не кажется, что Бленгейм сзади выше, чем спереди?
– пробормотала Динни.
– Ничуть. Отлично движется. С чего это ты взяла? Но она только вздрогнула и сжала его руку.
У них не было бинокля, и в начале скачек они ничего не видели. Какой-то человек у них за спиной без конца повторял:
– Фаворит ведет! Фаворит ведет!
Когда лошади прошли тотенхемский поворот, тот же голос, захлебываясь, кричал:
– Паша, Паша придет первый, нет - фаворит! Впереди фаворит, нет, не он! Илиада! Впереди Илиада!
Динни почувствовала, как пальцы Уилфрида сжали ее руку.
– Наша там, с поля, - сказал он.
– Смотри!
Динни увидела, как по внешнему краю дорожки скачет лошадь с жокеем в розовом и коричневом, а поближе - в шоколадном и зеленом. Она выходит вперед, выходит вперед! Они выиграли!
Кругом воцарились молчание и растерянность, а эти двое стояли, улыбаясь друг другу. Какая счастливая примета!
– Сейчас я получу деньги, найдем нашу машину и поедем.
Он настоял на том, чтобы она взяла все деньги, и Динни спрятала их туда же, где хранилось остальное ее богатство, - теперь она была хорошо застрахована от всякой попытки разлучить ее с Уилфридом!
По дороге домой они опять заехали в Ричмонд-парк и долго сидели в зарослях молодого папоротника, слушая перекличку кукушек, наслаждаясь мирным, солнечным днем, полным шепота листвы и трав.
Они пообедали в каком-то ресторане в Кенсингтоне и простились на углу Маунт-стрит.
В ту ночь ее не посещали ни сны, ни тревоги, и она спустилась к завтраку с ясными глазами и налетом загара на щеках. Дядя читал "Текущий момент". Положив газету, он сказал:
– Когда выпьешь кофе, Динни, взгляни, что здесь написано. Нет, говоря об издателях, я иногда сомневаюсь, люди ли они вообще. Ну, а что касается редакторов, я просто уверен, что они не люди.
Динни прочла письмо Компсона Грайса, напечатанное под заголовком:
ОТСТУПНИЧЕСТВО ДЕЗЕРТА.
НАШ ВЫЗОВ ПРИНЯТ. ИСПОВЕДЬ.
За этим следовали две строфы из поэмы сэра Альфреда Лайелла "Богословие под страхом смерти".
Слава земная исполнена лжи,
Тлен и забвение ждут мою плоть...
Славы небесной искать для души?
В сделки с душой не вступает господь...
Или, быть может, во славу отчизны
Должен сносить я бесчестие жизни?
Рок мой влечет меня в призрачный ряд
Всех безымянных, кто Делу служил...
Немы преданья, и камни молчат
Над мириадами древних могил,
Тех, кто, как я, заработал лишь право
Гибнуть, страдая, во славу державы.
И нежный румянец загара на щеках Динни сменился краской гнева.
– Да, - пробормотал сэр Лоренс, наблюдая за ней, - теперь духа выпустили из бутылки, как сказал бы старый Форсайт. Но вчера я разговаривал с одним человеком и тот уверял, что в нынешние времена ничто не может наложить на тебя несмываемого пятна. Жульничал ли ты в карты, воровал ли" драгоценности, - достаточно съездить года на два за границу, и все будет забыто. Ну, а что касается половых извращений, они теперь вовсе и не извращения! Так что нечего робеть!
– Меня больше всего возмущает, что отныне всякая гнусь сможет болтать все, что ей вздумается, - горячо воскликнула Динни.
Сэр Лоренс кивнул:
– И чем большая гнусь, тем она больше будет болтать! Но бояться нам надо не ее, а людей, "гордых тем, что они англичане", а такие еще найдутся!
– Дядя, может Уилфрид как-нибудь доказать, что он не трус?
– Он хорошо воевал,
– Кто теперь помнит о войне?
– Может, нам бросить в его машину бомбу на Пикадилли?
– пробормотал сквозь зубы сэр Лоренс.
– Он мог бы с презрением поглядеть на нее сверху вниз и невозмутимо закурить сигарету. Ничего лучше я придумать не могу.